– Да врет она! – охнул Бычков. – Да вы не слушайте! Что я, пьяница запойный? Я ж ударник Метростроя! Член ВКП(б)! Ну, конечно, в молодости, бывало, выпивал, бывало, раз-другой даже пьяный напивался, но запоем не запивал…

Алабин вытащил штопор из пробки. Поднялся со стула.

Аня молча плела косички из бахромы скатерти.

– Ань, ты чего? – спросил Бычков.

– Петр Никитич, вы чего к нам пришли? – Она тоже встала из-за стола.

– Видите ли, Анечка, – сказал Алабин. – Простите, как вас по отчеству?

– Михална.

– В гости! – закричал Бычков, пытаясь ее усадить обратно. – В гости!

– Извините, пожалуйста, Анна Михайловна, – сказал Алабин. – Я действительно не вовремя, без предупреждения. Простите. – Он двинулся к двери. – Давайте в другой раз. Или вы с Алексеем Ивановичем сами ко мне заходите. Телефона у меня нет, так что просто так заходите, на огонек. Вот адрес. – Он достал из кармана блокнот и карандаш, написал, вырвал листок, положил на стол. – До свидания!

Повернулся к двери.

– Вино свое заберите! – крикнула Аня ему вслед.

Но он уже скрылся в коридоре.

Бычков сел на стул, оцепенело сидел целую минуту, наверное. Потом вскочил, заметался по комнате. Выбежал в коридор. Аня развернула конфету, понюхала, завернула снова. Подошла к кровати. Там на тумбочке стояло зеркало. Она поглядела на себя и скорчила злую рожу. Стукнула дверь, вбежал растерянный Бычков.

– Нету нигде. На остановке нету. Видать, в трамвай сел. Я, как по лестнице бежал, слышал – трамвай прошел.

– Нужен ему твой трамвай! – засмеялась Аня. – Его, небось, у дверей такси дожидалось.

– Да ты что?

– А то!

– Осрамились, – сказал Бычков, сжимая кулаки. – Добро бы перед кем. Художник, на всю страну известный, пришел, как к своим!

– Осчастливил! – снова усмехнулась Аня. – Продал картинку, тыщи загреб и пришел, конфеточек принес на три с полтиной, тьфу!

– Он что, обязан? – изумился Бычков. – Он же к нам, как к своим… Ты что?

– Разговаривать с тобой! – оборвала его Аня. – Только посуду изгваздали. Колбасу зря нарезал, заветрится. Ему просто выпить не с кем было.

В дверь постучали.

– Заходите! – крикнула она.

Это оказался Алабин.

– Я немного заплутал в вашей квартире, – сказал он.

– А как же. Девять комнат, коридор в три колена, черный ход, – усмехнулась Аня.

– Да, конечно, – сказал Алабин. – Я, наверное, попал на черный ход. Спустился, а там дверь заперта.

– Это я замок повесил, – невпопад сказал Бычков. – А то, знаете, ходят всякие.

– Вы, Анна Михайловна, совершенно правы. – Алабин спокойно поглядел Ане в глаза; она отвела взгляд. – Мне действительно некуда было пойти. Я был один, мне было обидно, что в такой хороший для меня вечер, все же не каждый день твою картину вешают в главном государственном музее… В такой вроде бы прекрасный вечер мне не с кем выпить рюмочку. Но у вас свои дела, я понимаю. С моей стороны бестактно вот так врываться… Еще раз извините.

Бычков втащил Алабина в комнату, подтолкнул к столу.

– Дорогой, уважаемый Петр Никитич! – Он быстро откупорил бутылку, разлил, втиснул стопку в руку Алабина. Шепнул Ане: – Давай на кухню!

– Нет, нет. – Алабин поставил стопку на стол. – В другой раз.

Аня посмотрела на него и вдруг сказала:

– Не уходите. Пожалуйста.

– Вот! – радостно сказал Бычков и усадил Алабина на стул. – Дорогой, уважаемый Петр Никитич! Анька, садись давай. Дорогой Петр Никитич! Вот вы к нам пришли…

– Погодите, – перебил Алабин. – Давайте выпьем на «ты».

– Это вот так? – Аня показала рукой.

– Именно! – сказал Алабин, бодрясь.

– На брудершафт! – воскликнул Бычков.

– Я не буду! – Аня вскочила со стула.

– Так тебе и не предлагают! – засмеялся Бычков. – Это уж наши мужские дела!

Отойдя к окну, Аня внимательно смотрела, как ее Бычков и Алабин, встав и нагнувшись друг к другу через стол, чокнулись, переплели руки, выпили и поцеловались.

– Твое здоровье, Алеша!

– Будь здоров, Петя!

– Полегчало, – сказал Алабин, откинувшись на стуле.

– Захорошело? – обрадовался Бычков. – Давай еще.

– Да нет, не в том дело. Хорошо как у вас. – Алабин встал и подошел к окну, стал рядом с Аней. – Хорошо живем, Алеша. Хороший у вас вид.

– Да ну. – Бычков тоже поднялся со стула и подошел к окну. – Какой же это вид! Одна радость, трамвай рядом.

– Я бы вас написал, друзья! – Он отошел на пару шагов назад и руками показал рамку. – Вот так. Кстати, где же ваш сын? Когда я с ним наконец познакомлюсь?

– В Дом пионеров пошел, на кружок. Модели делают. – Бычков показал на самолет-стрекозу, висящий над детским столом. – Сын у меня, Петя, доложу тебе… Да ты сам увидишь.

– Может выйти хорошая вещь, – продолжал Алабин, сощурившись и пристально глядя на Бычкова и его жену, словно бы воображая будущую картину. – Представляешь себе, молодая рабочая семья у окна, а там, внизу, у их ног – Москва, вся в строительных лесах, в трамваях, заводах…

– Ну прямо у ног, – сказал Бычков. – Второй этаж.

– Приподнятость! Приподнятости тебе не хватает, Алеша! – Алабин прошелся по комнате, налил себе стопку, выпил. – Понимаешь, жизнь должна быть красивая, прекрасная, и мы, художники, должны помогать массам постичь красоту!

– Кому? – спросил Бычков.

– Ну, широким трудящимся массам.

– Нескладно, – сказал Бычков. – Значит, художники по имя-отчеству, а мы – трудящиеся массы, и всё?

Аня подошла к столу, развернула конфету, откусила кусочек.

– Алеша, не умничай. Ты что, газет не читаешь?

– Читаю! – сказал Бычков и тоже себе налил и выпил. – И книги читаю, и в кружок хожу на политзанятия. Товарная масса, денежная масса, а я, значит, трудящаяся масса. Конечно, с точки зрения науки правильно, а все равно не так. Вот у нас в бригаде, сколько ни гляжу, никак эту массу не увижу. Люди есть. Да какие люди! Семенов, Харченко, Серега Левада рекорды ставит! А массы никакой нет.

– А коллектив? – удивился Алабин.

– Коллектив есть, – упрямо сказал Бычков. – Коллектив сознательных рабочих-ударников. И каждый со своим характером. А массы нет.

– А вы, товарищ Бычков, индивидуалист! – засмеялся Алабин и погрозил Бычкову пальцем.

– Что ты, как маленький, к словам придираешься? – сказала Аня. – Это ж слово такое, просто слово. По-научному – термин.