– А ты почем знаешь?

– Я тоже на кружок хожу, забыл?

– Нет. – Бычков никак не мог успокоиться. – Тут вот какое дело…

– И слушать не желаем! – весело перебил его Алабин. – Верно, Анечка? Это в тебе, друг мой Алеша, наследие прошлого бродит. Когда каждый цеплялся за свое маленькое личное «я». Знаешь что? Ты вот так головой потряси, как кастрюлей с борщом, – др-р! И все на место станет. Ну-ка – др-р! – Аня и Бычков засмеялись, и Бычков сделал, как велел Алабин, помотал головой и сказал «др-р!». – Порядок? Порядок, я уже вижу.

– Порядок, – сказал Бычков. – Еще по одной?

– Наливай, – сказал Алабин и прошелся по комнате. – Да, друзья, это может выйти неплохая картина. Семья у окна. Новоселье! Знаете, я ее уже прямо вижу. Прямо как живую.

– За новую картину художника Алабина! – сказал Бычков, поднимая стопку.

– За новый портрет Героя Труда Бычкова и его жены! – ответил Алабин.

Выпили.

– Ну-ка друзья, станьте к окну. Вот так. Ох, просто руки чешутся.

– Прямо сейчас и начнете рисовать? – спросила Аня.

– Прямо сейчас бы и начал. Только ведь это не набросок, не этюд и даже не портрет. Это большая серьезная картина, – объяснил Алабин. – Тематическая картина, как у нас говорят. Тут работы на месяц или даже больше. В общем, дело будущего.

– Понятно, – вздохнула Аня.

– Но ваш портрет я все-таки напишу. Так сказать, в порядке подготовки к будущей картине.

Аня посмотрела на него и спросила:

– А когда?

3.

– Вот я написала, – сказала Юля, – вернее, еще не дописала, набросала, давай обсудим эту сцену.

– Главу? – тут же поправил Игнат.

– Нет, сцену! – закричала она. – Сцену, сцену, сцену!

– Ну хорошо. Пусть так, – сказал он. – Давай. Что там будет?

– Вот такая сцена. Называется «Васильки».

Известный художественный критик и искусствовед Николай Евлампиевич Колдунов приходит к художнику Петру Алабину домой.

Они дружат. Причем дружат очень давно. Они оба учились у Саула Гиткина, в конце двадцатых, когда еще была кое-какая свобода в смысле искусства. Гиткин у нас еще сыграет свою роль. Но он у нас уже проскакивал, в смысле упоминался, в сцене «Новая квартира», когда Алабин хвастается перед Мариной Капустиной, что вот, ему дали новую квартиру, что он теперь богат и славен. Когда он заманивал Марину обратно в отношения, хотя она уже замужем. Помнишь? А она сказала, какой Гиткин был великий и прекрасный, и Алабин даже заревновал. Помнишь? Кстати, он – этот Гиткин – ненамного старше своих учеников. Это важно! Так помнишь или нет, я в третий раз спрашиваю?

– Ну так, в общем да, припоминаю, – сказал Игнат. – Кажется.

– Интересные дела, – холодным голосом возразила Юля. – Как это «в общем»? Тебе за что платят четыреста евро за сессию? Ты что, нанялся просто в кресле сидеть и ногой болтать? Мекать-бекать с умным видом? Ты что, психоаналитик? Или просто бездельник?

– Нет, это я говорю: интересные дела! – возмутился он в ответ. – В любом случае я не редактор – это раз. И за тебя сочинять не собираюсь – это два. Такой был наш договор. Договор, что я тебе помогаю. Помогаю, поняла? В диалоге. Вот именно что почти как психоаналитик. Ведь когда мы знакомились, я предлагал, мы же с Виктором Яковлевичем предлагали, что напишем тебе роман, но ты же хотела сама, всё сама. А не хочешь, расхотела-перехотела – давай передоговоримся. Скинь мне на почту задание: «кто чего, кому куда, когда зачем почем» – и жди, когда будет готово. Прочитаешь, сделаешь свои авторские, извини за выражение, замечания, я все окончательно отредактирую – и вперед, роман готов. Бестселлер, как заказывали. Издавай на здоровье. Жди рецензий и премий. Устраивай презентации, надписывай книжки поклонникам. Это и по деньгам выгоднее, я серьезно говорю. Подумай хорошо. Посоветуйся с мужем, он же у тебя по финансовой вроде части, так? А сейчас… – Игнат поднялся с кресла, потянулся, встряхнулся. – А сейчас давай прервемся. Сколько мы сегодня с тобой прозанимались? Минут двадцать? Это бесплатно.

Сказав это, он прошелся по комнате. Дошел до двери, вышел в коридор, подергал ручку входной двери, пощелкал ею вверх-вниз, будто бы убеждаясь, что дверь заперта. Повернулся, вошел в комнату и стал прохаживаться туда-сюда, от окна к двери и обратно. Юля следила за ним глазами, чуть поворачивая голову, – туда-сюда.

– Ну, – сказал он на пятом, наверное, марше от двери к окну, – что ты сидишь? Урок окончен.

– Ты все сказал? – спросила Юля. – А теперь слушай дальше. Значит, смотри. Колдунов и Алабин были приятелями юности, но!

Но он не просто критик, а член оргкомитета ежегодной выставки, какой-то главной выставки. Вот: ежегодной выставки Союза советских художников. Юбилейной выставки, да! Пятилетний юбилей. Может быть, даже председатель оргкомитета, то есть выставкома. Ну или зампред. Потому что председатель – наверняка какой-нибудь человек из ЦК ВКП(б). Самое маленькое – какой-нибудь зампред Комитета по делам искусств при Совнаркоме. Но ничего, потому что Николай Евлампиевич Колдунов тоже важный человек. Член коллегии Комитета по делам искусств, член редколлегии журнала «Искусство». Фактически он и есть главный по этой выставке. Как сейчас бы сказали – куратор.

Визит Колдунова очень важен для Алабина: тут и старинная дружба, тут и начальственное покровительство. Приятно, когда такой человек приходит к тебе в гости этак запросто.

Даже не приходит, а приезжает.

Итак.

Алабин стоит на балконе. Просто так. Он знал, что сказать, если его спросят: «Что это ты стоишь на балконе уже полчаса?» Ответить, что он смотрит, как ведет себя светотень на штукатурке, на балконных парапетах. Но кто спросит? Так могла бы спросить Марина. Вышла бы на балкон, обняла бы за плечи и тихонько бы прошептала на ушко: «Что это ты стоишь на балконе уже полчаса? От кого прячешься?»

– Кто? – спросил Игнат.

– Что кто?

– Кто «спросил бы»?

– Марина Капустина, – сказала Юля, – бывшая любовница Алабина. Сколько раз повторять! Жена архитектора. Он профессор архитектуры, и его начали травить. Мы до этого места еще не дошли? Ничего, скоро дойдем.

Но Аня не станет ни о чем спрашивать. Она редко задает вопросы. Она на кухне. Она чудесная. Но она все время на кухне. Хотя Алабин вовсе не требует какой-то особой заботы, уборки, стирки-глажки, обеда из трех блюд с винегретом. Он любит чай с бутербродами. Он хотел нанять работницу, но Аня с испугом отказалась. Ну, хоть приходящую, три раза в неделю, готовить и убирать? «Нет, Петя, спасибо». При чем тут «спасибо»? Зачем благодарить?

Ему кажется, она прячется на кухне – от всей этой новой жизни. Жена рабочего стала женой художника. Из комнаты пятнадцать метров переехала в квартиру сто метров одной только жилой площади, и еще полстолько – коридоры, холлы, кухня. Не привыкла.