до головы. Судороги в ногах долго продолжались у нее и после, начинаясь обыкновенно в 11 часов вечера. От этого у нее расшатались все зубы, кои были очень хороши и ровны.

Лейб-медик Арендт, видевший много смертей и много страданий, признавал:

– Для Пушкина жаль, что он не был убит на месте, потому что его мучения были невыразимы, но для чести жены его счастье, что он остался жив; никому из нас, видя его, нельзя сомневаться в ее невинности и в любви, которую к ней Пушкин сохранил.[144]

Николай I выполнил все обещания, данные поэту. Он заплатил многочисленные долги Пушкина, очистил от долгов заложенное имение его отца, назначил вдове и дочерям пансион. Отдал сыновей в пажи и выделил по полторы тысячи рублей на воспитание каждого по вступление на службу. Издал на казенный счет сочинения Пушкина в пользу вдовы и детей, а также единовременно выдал Наталии Николаевне десять тысяч рублей.

В первые дни после гибели Пушкина отечественная печать как бы онемела: до того был силен страх перед Бенкендорфом и Уваровым. В одной лишь газете «Литературные Прибавления к Русскому Инвалиду» редактор Андрей Александрович Краевский поместил несколько теплых, глубоко прочувствованных слов, написанных Одоевским:

«Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в середине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно; всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! К этой мысли нельзя привыкнуть!»[145]

Но даже эта небольшая статья вызвала неудовольствие князя Дундукова-Корсакова, который вызвал Краевского для объяснений.

О Пушкине простой народ горевал гораздо более петербургского света.

Дочь Карамзиных, княгиня Екатерина Николаевна Мещерская, вспоминала: «В течение трех дней, в которые его тело оставалось в доме, множество людей всех возрастов и всякого звания беспрерывно теснились пестрою толпою вокруг его гроба. Женщины, старики, дети, ученики, простолюдины в тулупах, а иные даже в лохмотьях, приходили поклониться праху любимого народного поэта. Нельзя было без умиления смотреть на эти плебейские почести, тогда как в наших позолоченных салонах и раздушенных будуарах едва ли кто-нибудь и сожалел о краткости его блестящего поприща. Слышались даже оскорбительные эпитеты и укоризны, которыми поносили память славного поэта и несчастного супруга, с изумительным мужеством принесшего свою жизнь в жертву чести, и в то же время раздавались похвалы рыцарскому поведению гнусного обольстителя и проходимца, у которого было три отечества и два имени».

Официально было объявлено, что отпевание состоится в церкви Адмиралтейства. В разосланном от имени Натальи Николаевны Пушкиной извещении о кончине супруга было приглашение к отпеванию именно в этом храме. Однако, опасаясь волнений из-за большого числа желающих проститься с вольнолюбивым поэтом, Николай I в последний момент распорядился перенести отпевание в сравнительно небольшую Конюшенную церковь, куда смогли попасть только ближайшие друзья Пушкина и члены иностранных миссий под присмотром жандармов.

Выносили тело поэта из дома ночью, в присутствии узкого круга родных и друзей. Никто из посторонних не допускался, несмотря на многочисленные просьбы, но все же отставной офицер путей сообщения, некто Веревкин, сумел пробраться к дому Пушкина по льду реки. За порядком следили начальник штаба корпуса жандармов Дубельт в сопровождении около двадцати офицеров. По соседним дворам были расставлены пикеты. Развернутые вооруженные силы вовсе не соответствовали малочисленным и крайне смирным друзьям Пушкина, собравшимся на вынос тела.

Отпевание состоялось тоже ночью, с 31 января на 1 февраля, заупокойную службу совершил протоиерей Петр Песоцкий, тот же самый, что исповедовал Пушкина.

Площадь вся покрыта народом, во дворах и на набережной Мойки тоже толпились люди. Народу собралось так много, что из-за тесноты разорвали фрак у князя Мещерского. Явились австрийский посол, неаполитанский, саксонский, баварский, и все с женами и со свитами. Чины двора, министры… Пришел граф Уваров – бледный, потрясенный. Была госпожа Хитрово с дочерьми, баснописец Крылов, граф Бобринский, князь Шаховской. Пришли проститься с Пушкиным актеры – в том числе знаменитый Каратыгин, чей бенефис был отменен из-за смерти поэта: Каратыгин планировал выступить в пушкинском «Скупом рыцаре».

Все товарищи поэта по лицею явились. Молодежи множество. Пришел попрощаться с Пушкиным и престарелый Энгельгардт – бывший директор Царскосельского Лицея. С грустью старик произнес:

– Восемнадцатый из моих умирает…

Друзья на руках вынесли гроб из церкви и опустили в покойницкую в соседнем дворе. Ночью в тот подвал пришла Аграфена Закревская. Экзальтированная красавица, рыдая и признаваясь поэту в любви, провела там всю холодную зимнюю ночь.

К месту погребения в Святогорском монастыре повезли гроб Пушкина его друг еще по «Арзамасу» Александр Иванович Тургенев и престарелый дядька – не помнивший себя от горя Никита Козлов: он все обнимал гроб своего барина, будучи не в силах расстаться с ним.

Гроб с телом поэта сначала привезли в Михайловское, затем оттуда – в Святогорский монастырь для погребения. Одни вспоминают, что опускали гроб в землю только трое: Тургенев, Козлов и какой-то жандарм; другие же утверждают, что к ним присоединились и обитательницы Тригорского.

В тот раз гроб зарыли неглубоко: земля слишком промерзла. По весне могилу раскопали и похоронили поэта вторично. Об обустройстве погребения, по словам ее младшей дочери, позаботилась Прасковья Александровна Осипова.

Наталья Николаевна в первый раз приехала на могилу мужа только через два года. В 1841-м году она установила там памятник.

Судьбы участников событий

Приговор убийцам поэта был достаточно суров. Суд первой инстанции вообще приговорил Дантеса к смертной казни через повешение. Но затем приговор был значительно смягчен: «Геккерена[146] за вызов на дуэль и убийство на оной камер-юнкера Пушкина, лишив чинов и приобретенного им российского дворянского достоинства, написать в рядовые, с определением на службу по назначению инспекторского департамента». На всеподданнейшем докладе в 18 день сего марта последовала собственноручная его величества высочайшая конфирмация: «Быть по сему, но рядового Геккерена, как не русского подданного, выслать с жандармом заграницу, отобрав офицерские патенты».[147]

После отъезда из России Дантес несколько лет жил вместе с женой в доме своего родного отца. Екатерина родила ему трех дочерей и сына. Она прожила недолго и умерла от родильной горячки. Более Дантес не женился.

Младшая дочь Дантеса – Леони – самостоятельно выучила русский язык и владела им прекрасно. Она знала наизусть многие стихи Пушкина и однажды обвинила отца в его убийстве. Дантес отправил дочь в сумасшедший дом.