Сегодня являлась ко мне многочисленная депутация от новообразовавшегося общества воспособления военному духовенству с поднесением мне звания почетного члена. В голове депутации был престарелый почтенный протоиерей Покровский, главный священник армии и флота.

15 декабря. Суббота. После своего доклада присутствовал при докладе князя Горчакова и Гирса (правильнее было бы сказать – одного Гирса, ибо канцлер ограничился простым заявлением: «Mon portefeuille est vide; permettez â Girs de vider le sien»[65]). Сущность этого доклада состояла в чтении составленного в Министерстве иностранных дел проекта ответного письма от государя к князю Болгарскому. Ответ редактирован в смысле записки Шепелева, то есть князю советуется действовать легально, без coup d'état, несмотря на то, что отец молодого князя – Александр Гессенский – в письме к государю выражает противоположное желание.

Государь утвердил проектированный ответ и приказал Шепелеву быть готовым к отъезду в Софию в будущий понедельник. Давыдов, узнавший из телеграмм, в каком смысле будет ответ, конечно, не может оставаться представителем России в Софии, на первый раз положено уволить его в отпуск и на то время командировать в Софию Кумани (из Парижа). Гирс и сам князь Горчаков не [совсем] в пользу этой кандидатуры, поддерживаемой почему-то императрицей и наследником.

Перед обедом был у меня Нелидов, приехавший из Дрездена, где он находится временно в качестве русского посланника, в ожидании назначения в Афины. Нелидов – развитой и даровитый человек, прекрасно говорит и пишет, но, сколько мне кажется, склонный к увлечениям и парадоксам. Я спрашивал его мнения о том, какие побуждения можно предполагать в неприязненном отношении Бисмарка к России за последнее время. Нелидов думает, что Бисмарк не имеет прямо в виду воевать с нами, и объясняет его беспокойную политику желанием вывести Германию тем или другим путем из настоящего экономического кризиса. Такое объяснение кажется мне очень парадоксальным: странный способ выводить государство из кризиса, раздражая общественное мнение против сильного соседа.

17 декабря. Понедельник. Обедал я во дворце с послами князем Лобановым и Новиковым, с Гирсом, князем Дондуковым и Валуевым.

Телеграмма из Индии возвещает какую-то победу англичан над афганцами. В какой мере заслуживает доверия это известие, покажут последствия.

18 декабря. Вторник. После своего доклада присутствовал я при докладе князя Горчакова и Гирса. Читалась между прочим записка барона Жомини о том, следует ли при предстоящих переговорах Сабурова с Бисмарком ставить необходимым условием (sine qua non), чтобы включена была в один общий акт статья о проливах, или можно заключить договор, ограничиваясь только тремя пунктами, прежде намеченными самим князем Бисмарком при разговоре его с Сабуровым в Варцине? Сабуров настаивает на том, чтобы не усложнять и не затруднять возлагаемого на него дела требованием добавочного условия о проливах; канцлер подается на это мнение, и в том же смысле редактировано заключение в записке барона Жомини. Мы с Гирсом продолжаем доказывать, что вопрос о проливах есть существеннейший, если не единственный наш интерес, обеспечение которого может вознаградить нас за принимаемые в отношении Германии обязательства. Я объяснил, что требования наши по этому вопросу могут ограничиться хотя бы только признанием Германией общеевропейского значения закрытия проливов. А признание это необходимо потому, что без этой оговорки останется неизвестным, в каких именно случаях Германия сочтет себя обязанною поддержать Россию: будет ли прорыв чьего-либо флота в Черное море или занятие Босфора считаться одним из тех casus belli, в которых Россия воспользуется выгодами предполагаемого договора с Германией. Государь решил, чтобы в инструкции, уже изготовленной для Сабурова, оставалось указание на вопрос о проливах, с предоставлением Сабурову в случае положительного отказа Бисмарка включить эту статью в договор просить новых высочайших указаний…

В Комитете министров было сегодня продолжительное заседание. Я редко бываю в Комитете, но на сей раз надобно было присутствовать при обсуждении нескольких дел, более интересных, чем обычные комитетские дела. Во-первых, щекотливый вопрос о запрещении декабрьской книжки «Вестника Европы», в которой напечатана остроумная и колкая статейка в ответ на помещенное в предыдущей книжке того же издания официальное заявление от Министерства народного просвещения по поводу выходок «Вестника» против нынешней системы гимназического образования. Министр внутренних дел остановил книжку, и, так как «Вестник Европы» славится аккуратным появлением номеров в первый же день каждого месяца, неполучение до 18-го числа книжки обратило на себя общее внимание, а публика с напряженным любопытством ждала решения Комитета министров. К общему удивлению, граф Толстой не только не настаивал на запрещении книжки, но даже признал распоряжение министра внутренних дел неправильным на том основании, что само Министерство народного просвещения официальным заявлением подало повод к возражению. После продолжительных переговоров решено было Комитетом выпустить книжку.

Другое дело, по поводу которого приехал в Комитет и великий князь Константин Николаевич (появляющийся только в исключительных случаях), касалось чрезвычайных прав, временно предоставленных генерал-губернаторам по охранению в крае порядка и безопасности. По этому предмету проектированы некоторые новые правила насчет соглашения министра внутренних дел с управляющим Министерством юстиции и шефом жандармов. Великий князь попробовал было поднять вопрос о ненормальности предположенных широких полномочий; но[66] докторальное возражение Валуева против всякого ограничения полновластия генерал-губернаторов так озадачило всех, что проект прошел почти без прений.

Точно так же не обсуждалось и третье дело: всеподданнейший отчет генерал-адъютанта графа Игнатьева (бывшего посла) за время исправления им должности генерал-губернатора на Нижегородской ярмарке. Записка эта вполне характеризовала автора ее: первая половина заключала в себе беззастенчивое самовосхваление, доходившее до колоссальных размеров (в этой же части записки безжалостно принесен в жертву губернатор Нижнего граф Кутайсов, которому уже и приказано просить увольнение от должности). В другой же половине записки граф Игнатьев счел себя вправе перебрать все недостатки и болячки нашего современного государственного строя и указать лекарства против этих болячек.

Записка эта напечатана и разослана членам Комитета, однако же без резолюции, положенной государем на подлиннике. Мне говорили, что резолюция эта неодобрительная. Крайне было бы трудно и щекотливо обсуждать все пункты, затронутые запискою Игнатьева. Если б это и было возможно допустить при настоящем настроении в высших сферах, то для этого потребовалось бы целое заседание или даже несколько заседаний; а Комитет приступил к этому делу только в пятом часу, когда все присутствующие, уже утомленные, с нетерпением ожидали конца заседания. К тому же немыслимо вести серьезные прения под председательством принца Петра Георгиевича Ольденбургского.