Турецкая пословица гласит: «И со смертью, и с жизнью все-таки нужно торговаться». Эфенди тихо повторил ее про себя, и с этой мыслью уснул. Так закончился год в жизни одного торговца.

Утром, в первый день нового 1916 года, будильник прозвенел, как всегда. Но этим утром Йилдиз-эфенди не стал открывать лавку, хотя над Босфором взошло необычайно яркое, пусть и скупое на тепло солнце первого дня третьего года Великой войны.

1916

ГОД КОРОЛЕЙ

ДОЛИНА МЕРТВЫХ

Было утро 1 января 1916 года по новому стилю. Утро было синим. Потом было голубое утро и, наконец, молочное, словно детская распашонка, наброшенная на плачущее небо Салоников. Король Петр рано проснулся и не отрываясь смотрел на залив. Проглотил вкус поражения, чтобы не ощущать его во рту, как гнилой зуб. Потом его взгляд стал бесцельно блуждать. Нужно было собраться с духом — ему, такому старому, со съежившимися мышцами и набрякшими венами, нужно было начинать все сначала. Главный штаб союзников находился в Салониках. Крупный македонский порт производил впечатление шумного улья. Голубой залив был похож на огромную фабрику, где дымили трубы двухсот кораблей. Улицы были полны равнодушных французских, сбитых с толку английских и — по непонятной причине — озлобленных греческих солдат. Непрерывной колонной обоз за обозом лениво тянулись вверх по холмам, а затем — быстро — спускались с холмов к морю, как будто они без всякого плана идут только для того, чтобы создать впечатление движения. Окрестные высоты были густо усыпаны белыми палатками. Страх витал над Салониками, словно оцепенение, достаточно сильное, чтобы, подобно анестезии, отвести взгляд от другой драмы — разворачивающейся на берегах Ионического моря сербской армии. Король посмотрел вниз, на улицу. Греки в военной форме заполнили все кафе, толпились перед кинотеатрами, покупали южные фрукты в овощных лавках. Под его террасой разговаривали какие-то французы, и король Петр хорошо слышал и понимал их. Один спросил: «Вы знаете, что там, за албанскими горами, умирают сербы?» Другой ответил: «Понимаете, мы не можем им помочь. Дела здесь идут не лучшим образом. Греки против нас, мы высадились вопреки воле их короля. Вооруженные до зубов союзники уже три ночи настороже. Нет, сударь, отсюда невозможно вывести даже один батальон, чтобы отправить его на фронт в Македонию. Вполне возможно, что нас здесь ожидает Варфоломеевская ночь».

Старый король больше не слушал. Его Варфоломеевская ночь уже наступила и под истерические вопли потерявшей рассудок смерти прошла, оставив его, как трагического героя, страдать живым. Теперь он вел новое, уродливое и безжизненное существование, в которое вступил подобно слепцу. Он перешел в другой конец комнаты, закрыл окно, и звуки улицы исчезли. Он должен снова стать королем. Он должен позвонить в колокольчик и принять сербского посланника, чтобы договориться с ним о переселении из отеля, где его устроили на одну ночь. Он должен собраться с духом. Должен позвонить. Многие короли оказывались в изгнании. Разве он сам не возмужал в изгнании? Разве не его вскормила своим молоком комфортная, но холодная чужбина? И что же здесь нового? Разве то, что в изгнании находится все королевство. Нет, лучше перестать раздумывать и позвонить в колокольчик.

Он схватил колокольчик, пальцы сжали ручку, его ладонь невольно задрожала, — раздался нежный звон и день начался. Король Петр решил избежать торжественной встречи в Салониках, подготовленной представителями греческих и союзнических властей. Он приказал, чтобы на прибывшем за ним катере его доставили прямо к сербскому консульству на набережной, причем по возможности незаметно, словно какого-нибудь заговорщика или преданного анафеме отступника, а не короля. Он еще раньше решил, что не останется в отеле, а переселится в консульство, — не хотел помпезности, почетный караул его раздражал. «Разве не греческое правительство отказалось от заключенного с нами в 1913 году договора и заставило нас отправиться в горные ущелья, где мы потеряли столько людей и претерпели албанскую Голгофу? Зачем же теперь оно собирается демонстрировать свое уважение и воздавать какие-то почести?» — бормотал про себя старик, в то время как на берегу полковник Тодорович пытался убедить низкорослого и усатого начальника почетного караула отойти в сторону. «Король устал, он не хочет помпезности», — повторял полковник, пока за его спиной покачивался черный силуэт моторного катера, а некоторые греческие солдаты и без команды вытянулись во фрунт.

Король вошел в консульство ни на кого не глядя. «Сербский монарх благодарит и просит его извинить», — слышал он за своей спиной, когда толпа, собравшаяся перед консульством, стала понемногу расходиться. В последующие дни король и его свита вернулись к своим неотложным делам. Эта другая жизнь после жизни демонстрировала удивительную витальность в раскрытии своей подлинной сущности. Бельгийский посланник оказался на удивление впечатляющим, когда предстал перед королем; Эдвард Бойл, сербский благотворитель, предлагал, кажется, реальную помощь; поздравления с Рождеством, полученные королем Петром несколько дней спустя от британского короля, герцога Орлеанского и Николы Пашича, были напечатаны на очень убедительных телеграфных бланках. Однако король Петр продолжал не верить в жизнь и этот летящий в тартарары 1916 год, так же как не верил этому самому году ни один из турок.

Мы можем называть его Не-бек, хотя сам он величал себя Джам Зулад-бек, а на самом деле его звали Вартекс Норадунян. История этого жестокого и упорного турецкого полицейского начинается в тот момент, когда он меняет веру и гасит в себе последний — еще горящий — армянский уголек. Он, этот бек, думал, что делает это ради продвижения по службе, ради более высокого чина и значка на лацкане с надписью «канун» («закон»), и ему никогда не придется выяснять, что же армянского в нем еще осталось, но вышло иначе. Джам Зулад-бек ничуть не колебался, когда еще в 1914 году, в начале Великой войны, нужно было обвинить армянских солдат в неудачах турецкой армии на Кавказе и последующем разгроме под Саракамышем. Заглянув в себя поглубже, он ни в себе, ни на себе не нашел ничего армянского. Присаживается на берегу Босфора и берет в руки газету, как настоящий турок. Читает и держит во рту турецкий чубук, немым движением губ одобряя опубликованную в газете речь Энвер-паши: «Армяне виноваты в поражении турок и гибели шестидесяти тысяч правоверных, оставшихся лежать в грязи и снегу. Поэтому солдат армянской национальности нужно разоружить. Они — инородное тело в нашей армии». Да, да, повторяет про себя полицейский, выпуская дым, и видит, что в нем и на нем все в порядке. Поэтому он идет