Стальной клинок!

«Песня волшебника» из к/ф «Обыкновенное чудо»

Утро выдалось нервным и тревожным. Во-первых, началось оно не как обычно со спокойного рева гудков, сообщающих о конце смены на заводах и фабриках, а с резкого боя колоколов и тревожного визга сирен. По улицам мчались пожарные автомобили и грузовики с красноармейцами: горели склады «Сумитомо-Бакелит», выбрасывая в рассветное небо клубы ядовитого дыма. А к заводу уже бежали толпы рабочих и инженеров, спеша проверить: не пострадало ли еще что-то кроме складов?

Но у завода их встретило оцепление из народной полиции, и на встревоженную гудящую толпу обрушилась новая страшная весть: этой ночью зверски убиты несколько членов профсоюзного комитета. Их зарубили. Мечами. Вместе с семьями.

Стоявший рядом с Волковым рабочий стиснул кулаки и выдохнул: «Якудза». А, перехватив непонимающий взгляд русского инженера, негромко пояснил, что еще в восемьдесят пятом году, в разгар революции, якудза перерезали активистов в доках Кобэ, набрасывались с мечами на отряды рабочей самообороны, устраивали диверсии в казармах верных товарищу Нобухито частей и даже охраняли от красных дружин полицейские участки вместе с полицией. О расправе в Кобэ Волков что-то слышал, хотя в его прошлом-будущем это произошло несколько позже – в 1934 году, но все остальное оказалось шокирующей новостью[1].

«Новое дело: гангстеры-вредители, – хмыкнул про себя Всеволод Николаевич. – Хотя, если разобраться: почему бы гангстерам и не быть пособниками контрреволюции, собственно говоря? Ведь все эти акты вредительства и саботажа – уголовщина чистой воды! И не зря всякую сволочь типа Промпартии сажали в лагеря по уголовным делам!»

Дальше рассуждать стало некогда: через толпу протолкался курьер заводоуправления и сообщил, что Волкова как дублера начальника цеха и ведущего инженера вызывают на экстренное совещание. Следующие четыре часа в кабинете директора инженеры, технологи, механики и партийные активисты решали, что можно сделать для скорейшей ликвидации последствий пожара и как предотвратить повторение подобных эксцессов в дальнейшем?

На совещании в числе мероприятий по защите завода было решено создать рабочую дружину, вооружить и вывести на круглосуточное дежурство. Так что теперь начальникам цехов и ведущим инженерам предстояло переделать графики выхода персонала на смены с учетом этого нововведения. В том числе Волкову и его японскому коллеге, инженеру Моримото.

«Паллиатив, – бурчал про себя Всеволод Николаевич. – Формирование рабочих дружин самообороны – паллиатив. По уму надо бы ОМОН вызывать, а того лучше – спецуру с опытом проведения контртеррористических операций. Только вот где их взять и как вызывать, а?»

Однако он прекрасно понимал, что никакого другого решения нет и быть не может. Сам же доказывал секретарю заводской ячейки ЯКП(б)[2], что идея вызвать солдат – еще хуже. Во-первых, солдаты на заводе как слепые котята, и знать не знают, что конкретно нужно защищать? А во-вторых, где гарантия, что среди солдат не найдется «засланный казачок»? «Хотя, – подумал Волков – с другой стороны, такой гарантии и о рабочих никто не даст…»

Дополнительная обваловка опасных сооружений и установок, усиление пожарных расчетов и тому подобное съедало слишком много рабочего времени, а потому, решением срочно переизбранного профсоюзного комитета завода и дирекции, смены для рабочих удлинили на полтора часа. Для инженерно-технического персонала продолжительность рабочего дня увеличивать не захотели, но те на стихийно возникшем митинге постановили: члены партии отрабатывают не менее полутора смен. А кто сможет – тот и больше…

Мастер фенольного цеха, старший наряда рабочей дружины Утида Кен

«В небе луна одна…» Так начиналось стихотворение, которое я много лет тому назад заучивал в школе. И доставалось же мне тогда!.. Как сейчас помню: на обеде открыл коробочку с едой и ну рис с мисо наворачивать! И вдруг учитель Акияма так спокойно, словно бы и не мне, произносит: «Неумеренность некрасива и гибельна для здоровья». У меня рис разом горьким стал. Коробочку свою я в тот день так и не открыл больше. А откуда господину Акияме было знать, что я первый раз за день тогда ел? Он-то – господин, надо думать, завтракал каждый день. А у нас иной раз и сены на просо не было!

Или вот еще, учитель каллиграфии, господин Ёсиока. Посмотрит на мю работу и назидательно так: «Небрежность – начало лени». Потом помолчит с минуту и добавит: «Многие приехавшие из деревни бывают ленивы и глупы». Всем мальчишкам весело, а я разве виноват был, что отец в деревне работы не имел? Пришел на заработки и нас с собой привез? Им-то, господам, невдомек было, как отец в порту с рассвета до ночи работал, как мать в прачках надрывалась, чтобы те проклятые три иены за школу собрать!..

А луна в небе и правда – точно прожектор. Лупит так, что светло – хоть газету читай. Это хорошо. Лунный заяц заботится, чтобы никаких гадостей сегодня никто на заводе не устроил. Большое ему за это спасибо.

Эх, время мое проходит. Жаль, что только под старость довелось хоть чуточку по-человечески пожить. А вот моя Юи – моя жена, так и не дожила до счастливого времени. Ох, какой красивый букет, принесла она в день нашей свадьбы. Большой, из акаций и маков. Только встреченная на пути их храма жена лавочника Хасимото скривилась: «Безвкусный веник». Юи даже заплакала. А тем же вечером мой младший братишка Рэн закидал камнями дом лавочника и порвал им все окна[3]… Его потом, в восемьдесят пятом, убили солдаты, верные империалистам.

Троих детей родила мне Юи. Дочь Има, сына Исиро и еще одну дочь, нашу младшенькую – Умеко. Старшей уже двадцать пять, и она уже принесла мне двоих внуков. У Исиро была невеста. Хоши. Ткачиха. Я тогда говорил сыну, что нет смысла жениться на женщине с ткацкой фабрики. В четырнадцать они свежи как цветы, в пятнадцать – полудети-полустарухи, а дальше – старые и страшные, точно горные демоны. Но он меня не слушал. Он никого не слушал и всегда был вместе с своей Хоши. Так их вместе и убили. В восемьдесят шестом, когда бойцы-кобун страшной банды Ямагути-гуми вместе со старой полицией атаковали рабочие кварталы Осака. Исиро нашли на баррикаде, в его черной косоворотке[4], ставшей красной от крови. А за руку его держала Хоши. Тоже мертвая. Юи не выдержала этого известия и угасла за месяц. Перед смертью она попросила у меня прощения за то, что оставляет меня одного, с маленькой Умеко на руках… Не хочу это вспоминать! Сейчас все стало хорошо под мудрым управлением Товарища Его Божественного Величества и товарища Сен Катаямы! Жаль только, что Юи не дожила…

Какая-то тень мелькнула наверху. Винтовку с плеча!..

А, зря забеспокоился. Это Волков-сан, инженер из далекой России. Возится с выходом из колонны. Хороший человек. По две смены работает. И знает очень много. У него орден. Не за войну – за отличный труд! Он советы дает – хорошие советы. Благодаря этим советам наша бригада выработку повысила так, что нам всем премию дали. По восемь иен на человека! А ему не дали, хоть мы и ходили браниться в профком. Если бы не он – нам бы ничего не дали, так как же его оставить без премии? А нам говорят, что Волков-сан деньги из России платят, а на нашем заводе он не числится. Значит, зарплата и премии ему не положены. Это толстый Мията – каракатица раздутая! – так сказал… Нет, не стоит даже думать плохо о человеке, которого убили за общее дело. Даже если он был плохим человеком…