Чаще всего рядом с ней находился Карлос, он беспрестанно рыдал, оплакивая усопшего брата. Мария понимала, что больше всего на свете Карлос сейчас боится одного: что душа Филипе вернется и начнет беспощадно преследовать его, и так будет продолжаться до конца дней. Он уже дважды совершил паломничество в Аббатство Сакромонте, расположенное на вершине горы, чтобы помолиться там о душе своего брата. Впрочем, вполне возможно, эти отлучки стали для него удобным предлогом, чтобы не сидеть часами в смрадной духоте пещеры, хотя Мария продолжала верить в чистоту помыслов сына, сподвигших его на эти восхождения.

Жизнь в семье замерла. Согласно цыганским традициям, никто из членов семьи усопшего не должен был есть, пить, мыться или работать до тех пор, пока тело не упокоено в земле.

На третий день своего бдения Мария почувствовала, что еще немного, и она лишится чувств от жажды, голода, от пережитого потрясения и от сладковатого запаха разлагающийся плоти, который уже стойко витал в воздухе. Паола подошла к дочери, села рядом с ней и протянула ей кружку с водой.

– Выпей, mija, – приказала она ей тоном, не терпящим возражений. – Иначе нам придется следом хоронить и тебя.

– Мама, но ты же знаешь, я не могу пока пить. Это запрещено.

– Уверена, наш дорогой Филипе простит свою мать за пару глотков воды, пока она сидит у его тела. Пей же, говорю тебе.

Мария послушно выпила предложенную ей воду.

– Что слышно из Барселоны? – поинтересовалась у нее Паола.

– Пока ничего.

– Тогда я прошу тебя упокоить тело Филипе, не дожидаясь Хозе. Помимо всего прочего, здесь уже смердит невыносимо… – Паола брезгливо сморщила нос. – Скоро сюда налетят полчища мух и разнесут заразу по всей деревне.

– Мама, прошу тебя, не надо! Тише! – Мария испуганно приложила палец к губам. А вдруг ее ненаглядный мальчик услышит сейчас, как обсуждают его бренные останки, словно это не человеческая плоть, а кусок гниющего мяса? – Я не могу похоронить сына без его отца. Хозе никогда не простит мне этого.

– А я говорю тебе, дочь, что это ты не должна прощать его за то, что он уехал, бросив сына гнить за решеткой. Мария, завтра ты должна упокоить Филипе с миром. И на этом точка.

Когда мать ушла, Мария, спотыкаясь и пошатываясь, выползла из вонючего хлева и побрела на кухню. Даже она наконец поняла: тянуть с погребением больше нельзя.

Она невольно улыбнулась, оглядевшись по сторонам. Вся кухня была завалена подношениями от односельчан: продукты, выпивка, сладости. Во всяком случае, теперь у нее есть что предложить людям на поминках. Она зажгла свечу и опустилась на колени перед выцветшим образом Девы Марии. Попросила у нее прощения за все свои прегрешения, потом попросила того же и у духов. Снова вышла на улицу, Эдуардо и Карлос дымили, не переставая.

– Пожалуйста, оповестите односельчан, что похороны состоятся завтра, – попросила она сыновей.

– Да, мамочка. Мы уже идем. Я возьму на себя те дома, что внизу, а ты, брат, отправляйся в гору, в те пещеры, что наверху, – предложил Эдуардо Карлосу.

– Мальчики! – остановила она сыновей, уже готовых бежать исполнять ее поручение. – Как вы думаете, отец будет очень зол?

– И пусть себе злится на здоровье! – воскликнул Эдуардо. – Он вполне это заслужил. Начнем с того, что ему не надо было уезжать из дома и бросать тебя здесь одну.

* * *

Похоронная процессия медленно двигалась по склону горы, поросшему редкими кипарисами и цветущими кактусами. Было невыразимо душно. Ароматов добавлял и дурманящий запах лилий, гирляндами из которых были обвиты мулы. Мария шла перед гробом: его смастерили отец вместе с ее сыновьями из обрезков дуба, которые нашлись в его мастерской. Вот послышалось жалобное причитание, поплывшее над процессией, и Мария сразу же узнала голос своей матери. Паола запела похоронную песнь. Возраст и переживания давали знать о себе: голос срывался и звучал сипло, но остальные участники подхватили мелодию и запели вместе с ней. Слезы текли ручьями по застывшему лицу Марии и скатывались на сухую землю под ногами.

Сама церемония прощания стала причудливой смесью традиционных католических похорон и обрядов, бытующих среди цыган. Микаэла тихонько пробубнила неразборчивый набор слов, который, по ее разумению, должен был защитить душу Филипе и помочь его близким пережить свалившееся на них горе.

Мария бросила отрешенный взгляд через долину в ту сторону, где взметнулись к небу крепостные стены Альгамбры. Сколько крови и насилия видели эти стены за минувшее тысячелетие. Она всегда инстинктивно боялась Альгамбры. Теперь наконец до нее дошло, откуда возникали в ее душе эти подспудные страхи. Ведь получается, что именно в стенах Альгамбры ее сыну был вынесен смертный приговор.

На следующее утро Мария проснулась, чувствуя, что силы оставили ее полностью, будто из нее вдруг взяли и отсосали всю жизненную энергию, всю, до последней унции. Тем не менее она проследила за тем, чтобы сыновья вовремя ушли на работу. Первым поднялся Карлос. Если и случилось что-то хорошее, что так или иначе было связано со смертью Филипе, так это душевное перерождение Карлоса. Чувство вины за смерть брата изменило его полностью. Надолго ли, бог весть.

Мария налила себе немного свежего апельсинового сока – вчера Рамон снова принес ей немного апельсинов, – уселась с кружкой на ступеньки крыльца и сделала небольшой глоток. Когда-то в этом доме, подумала она, обитала большая семья, состоявшая из шести человек. И вот их осталось лишь трое, вдвое меньше прежнего. И надо постепенно свыкаться с мыслью, что Филипе больше никогда уже не переступит порог родительского дома. Но ее муж? Ее дочь… Мария смахнула слезы с глаз. Солнце слепило. Уж не превращаются ли ее муж и дочь в некое подобие бестелесных призраков? Такая перспектива была пугающей.

– Где вы теперь? – спросила Мария вслух, вперив взгляд в небеса. – Дай же мне знать о себе. Пришли хоть одно слово.

Днем она нацепила на лицо траурную вуаль, взяла два куриных яйца, свой самый драгоценный неприкосновенный запас, и отправилась к Рамону.

– Напиши для меня письмо в Барселону, хозяину мужа, – попросила она своего соседа. Рамон был одним из немногих цыган в их селе, кто умел читать и писать. За скромную плату – что-нибудь из съестного или охапку дров, он всегда с готовностью сочинял письма по заказу своих клиентов. – Вот я тут принесла тебе кое-что. – Мария протянула ему яйца.

Рамон положил свои ладони на руки Марии и отрицательно покачал головой.

– Мария, от тебя я никогда не приму никакой оплаты, тем более сейчас, в такой трудный момент для всех нас. – Он подошел к буфету и достал из него письменные принадлежности, потом жестом пригласил Марию сесть рядом с ним за кухонный стол. – Начнем с главного: а этот человек умеет читать?

– Не знаю. Но он же городской житель, тем более занимается бизнесом. Будем считать, что умеет.