– Что же ты молчишь? Поклянись Варяжко на кресте.

В глазах Владимира затеплилась надежда.

– Я же говорю: свет мой ясный, – расцеловал он принцессу и немедля умчался к Острожко, не догуляв свадебных пиров.

На рубеже работа кипела. Города-крепости росли, как грибы.

– Ну вот, явился, – недовольно пробурчал Острожко, встречая Великого князя, – только от дел будешь отвлекать.

– Буду! Хочу с Варяжко повидаться.

– Ты что?! Да Варяжко спит и видит, как тебя со света сжить.

– Вот и славно! Вот и встретимся мы там, где он меня сможет и печенегам выдать, и мечом зарубить.

– Совсем светлый князь рехнулся…

– Пойду к нему в степь безоружный, – стоял на своем Владимир.

– Вольному воля, только я пальцем не шевельну.

– Больше некому: ты один ведаешь дорогу к Варяжко.

– Сложим на этой дорожке буйные головы. Ладно ты – я зря лягу.

– Помоги, Острожко, – взмолился Великий князь. – Свет мне не мил!

– Вижу, не слепой, – смягчился воевода, – мы же не язычники… Подмогу, чем могу.

Неведомо как, но Острожко договорился. Встретились в степи, на земле печенегов. Варяжко пришел с оружием и верными гриднями. Владимир даже доспехов не надел. С ним был лишь Острожко. Не смог отпустить Великого князя одного. Воевода спрятал кинжал за пазухой, но что он против вооруженных до зубов воев?

– Зачем звал? – спросил Варяжко, с недоверием глядя на безоружного Великого князя.

– Хочу прощения просить.

– За что?

– За Ярополка. За измену. Прости, если сможешь.

– Единожды солгавши – кто тебе поверит?

– Крест целовать буду.

– Что тебе Христос? Веру меняешь, как перчатки.

– Зря ты так, – встрял Острожко, – видел бы, сколько Владимир храмов поставил. Ярополку такое и не снилось.

– Ярополка не тронь. Истинный христианин был – поверил слову шакала…

– Ты на Владимира не клевещи! – взъярился воевода. – Не хотел он брата убивать! Блуд постарался – боялся мести Ярополка.

– Нет, – сверкнул стальным взглядом Владимир, – на мне вина.

Варяжко вплотную подошел к Великому князю, вперил в него взгляд.

– Зачем тебе мое прощение?

– Душа страдает.

– Нет тебе веры. Подлость замыслил. Как с Ярополком. Как с Рогнедой. Как с Анной. Все в свою пользу обращаешь.

– Вот я в твоей власти. Где выгода?

– Хитрый ты, князь! Знаешь чем взять… Хочешь, чтобы служил я князю тьмы.

Владимир опустился на колени.

– Нет во мне корысти. Хочешь – ко мне иди, хочешь – супротив. Не затем я сюда пришел.

Варяжко вдруг упал на колени:

– Да разве я не мечтаю на Русь вернуться? Истосковался весь… Давно бы простил, если бы верил, что ты от сердца.

– Поверь мне, Варяжко…

– Верю, верю, княже!

Они обнялись и расцеловались. Слезы текли по их щекам, по бородам убеленных гридней, по усам Острожко. Это были не слезы печали, это были не слезы радости, это были слезы облегчения. Словно тяжкий груз сбросили с себя русичи.

Было ясное воскресное утро. В Киеве звонили колокола, призывая прихожан в церкви. Владимир, Анна, Добрыня и тысяцкий Путята чинно следовали в собор Пресвятой Богородицы, любуясь храмом, квадригой медных коней, установленных за церковью, и великолепными видами на Днепр, открывающимися с Княжьей горы.

– Благодать какая! – пробасил Добрыня, глядя на толпы празднично одетых киевлян, идущих на воскресную службу.

– Диво дивное! – поддержал Путята. – Был языческий город и вдруг стал христианским. Велик Ты, Господи, и чудны дела Твои!

– А Новгород и Полоцк все еще в невежестве пребывают, – сокрушился Владимир, – Перуну и Велесу требы приносят.

– Надо и там всех крестить, – решительно рек Путята. – Как в Киеве: одним махом.

– Думаете, тоже чудо будет? – с сомнением спросил Владимир.

– А почему бы и нет?

– Новгородцы – народ с гонором: не любят, когда им указывают.

– Кто же благу противится? – удивился Путята. – Как, узрев Бога истинного, от Него отказаться?

– В том-то и дело, что еще не узрели.

– Так показать надо.

– А сможешь?

– Постараюсь, княже.

– А я ему подсоблю, – изрек Добрыня. – Новгородцы мне добре ведомы. И они меня, думаю, лихом не поминают. Да и жену пора навестить: лето не виделись.

– Верно, – согласился Великий князь. – Только слышал я, что в Новгороде волхвы народ мутят.

– Мы же не одни поедем – с дружиной, – усмехнулся Путята. – Уж с чародеями как-нибудь справимся.

– Одно прошу: не крестите силой, – взмолилась Анна. – Слово сильнее меча. Помните, как Иисус завещал апостолам нести слово Божие.

– Знаем, царевна, – усмехнулся тысяцкий. – Только не сильны мы в проповедях.

– А вы священников возьмите, – предложила принцесса.

– Светлая у тебя голова, – восхитился Добрыня. – Им – слово, нам – дело.

Весть о том, что Добрыня идет крестить, вызвала в Новгороде небывалое волнение. Волхвы во главе с Богомилом по прозвищу Соловей уговаривали людей не покоряться. Неподалеку, на Торговой стороне, епископ Иоаким призывал народ креститься. Священники ходили по торгам, улицам, учили людей, сколько могли, и в два дня обратили в христианство несколько сот человек.

Только народ больше слушал волхвов. Греческие священники пришли из Киева, их почти никто не знал, а волхвы испокон веков возвещали волю богов, приносили жертвы, предсказывали будущее, лечили травами, заговорами… Разве под силу горстке священников было превозмочь, хоть и старались они изо всех сил?

– Сам Великий князь крестился, ибо истинна и хороша Христова вера! – возвещал Иоаким.

– Попы Владимира охмурили, – отвечал Богомол Соловей, – а греческая грешница соблазнила. И сама она блудница, и мать ее трактирщица! Всем ведомо, что охоч князь до баб – вот и прельстился царскими ласками. Как спадет пелена с глаз его, выгонит взашей и принцессу, и всех греков!

Смех прокатился по толпе. По вкусу народу такие шутки.

– Весь Киев принял Христа! Узрели Бога праведного и пребывают в радости, – привел новый довод епископ.

– А Киев нам не указ! – выкрикнул волхв, что тоже новгородцам было по нраву. – Они не с радости, а с перепуга в реку побежали. Князя испугались. Нас так не возьмешь!