— Кому?

И первый раз, легонечко коснулся губами ее колена. Полина вздрогнула, будто я ее обжег, и резко вдохнула.

— Так кому не нужно? — Прикосновение чуть ощутимее, еще не попробовал ее кожу на вкус, только предвкушение для меня и приманка для моей рыбки.

— А? — рассеянно посмотрела она на меня и поджала пальцы на ноге на моем колене. — Вот этого, Марк.

— Этого? — Потерся губами о кожу на внутренней стороне бедра, добившись нового прерывистого вдоха, на который мой член отозвался одобрительным киванием. Пр-р-равильно все делаешь, старший брат, пр-р-равильно!

— По… понимаешь ты, о чем я, Зарицкий, о-о-ох! — Влажный поцелуй еще немножко выше вырвал-таки долгожданный стон.

— Последнее не очень расслышал, — пробормотал в ее кожу, уже смело скользнув по ногам ладонями под ткань и облапав ее задницу. Да обкончаться можно, как же кайфово! — М-м-м!

— Марк! — вскрикнула Полина хрипло и практически отчаянно, когда я послал уже к хренам все эти охотничьи подкрадывания, уткнулся лицом в низ ее задрожавшего живота и шумно выдохнул.

Сжал ее ягодицы, вдавливаясь ртом между ног, позволяя тонкой белой преграде промокнуть от ее влаги и моего разгоряченного дыхания. Прикусил самую малость, чтобы только добить, и Полина выгнулась у стены, открываясь для меня окончательно. Глухое «Бум!» об пол возвестило о моей победе над коварным членоимитатором и сработало как выстрел стартового пистолета прямиком в моей черепушке. Отпихнув носом лен со своего пути, приник ртом к ее жарким нижним губам, целуя жадно, совсем не думая о технике пока, только утоляя свою жажду по ее пряному запаху и уносящему крышу вкусу. Полина застонала в голос, запуская пальцы мне в волосы. Вцепилась без всякой жалости, обжигая легкой болью и подхлестывая мое и без того свирепствующее на грани садизма возбуждение.

— Марк-Марк-Марк… — И каждый рваный выдох шарах-шарах-шарах по моему разуму напрямую, разнося его в клочья. — О-о-ох, Ма-а-арк!

Ну все, теперь мне, мое, немедленно, сейчас, пока вся еще трепещет в моем хищном захвате. Вскочил, удерживая за талию, не позволяя осесть на ослабевших ногах. Дернул ворот рубашки, разрывая ткань и обнажая грудь. Втянул в рот сосок, царапнув его зубами. Не ласка — охренеть как не до них — это уже мне, мне не нажраться, так хоть перехватить, надкусить. Полина хватнула воздух судорожно, взвиваясь на цыпочки. Прости, исправлюсь или нет, но надо, надо мне, я оголодал до бешенства. Отпустив ее плоть с громким и таким пошлым хлюпаньем, что сейчас слаще любой музыки, развернул Белоснежку лицом к стене.

— Давай-давай, рыбка моя, сил нет моих, — просипел, давясь словами, прогибая ее и направляя себя в обжигающую тесноту. Толкнулся, вошел только, и глаза зажмурил, хрипя, как астматик, от ослепивших ощущений. Замер, уткнувшись перекошенной мордой в волосы на затылке Полины, пережидая чуток. Подкатило же к самому краю, шелохнусь — и все: фонтан, позор, а мне бы еще в ней побыть.

Вот оно, то самое, без чего мне было дышать тяжко, будто в воздухе разреженном на высоте. И только сейчас взахлеб, полной грудью, дурея от бьющего в мозг кислорода. Полина подо мной, навалившемся совсем не аккуратно, дрожала и всхлипывала, сжимая мой ошалевший от счастья истосковавшийся по ее жаре член, меня аж дергало от каждого этого спазма.

— Тише-тише, дай мне секундочку, — бормотал, сам не соображая что, сжимая ее бедра и целуя плечо. — Убьешь меня… Реально, бля, прикончишь…

— Марк… Ну же! — И не думая меня послушать, подалась Белоснежка назад, насаживаясь сильнее.

И это было последней каплей. Как зверь дикий, я впился зубами в ее плечо, замолотив бедрами остервенело, вгоняя себя под самый корень, но все равно мало-мало-мало! Я в тебя весь влезть умираю, как хочу. Влезть и остаться. И остался, кончив так, будто наизнанку вывернулся.

— За… Зарицкий!!!! Ты что натворил?! — сорванным голосом спросила Полина, едва нас немного перестало мотылять на девятибалльных волнах общего оргазма. — Ты что, гад такой, сделал?

Да уж, после моего воздержания сложно было не заметить, сколько из меня вылилось. Впору уже сознание терять от обезвоживания, честно.

— Правильнее будет спросить, чего не сделал, — выдавил я.

— Я же тебя сейчас убивать буду.

Ага, как только на ногах твердо стоять сможешь.

— Нельзя меня уже убивать. Дитя осиротеет.

— Ты — деби-и-ил!

Глава 31

— Тихо-тихо, аккуратнее, Белоснежка, — увещевал меня кончающий без стыда, совести и меры мерзавец, пока я выворачивалась из-под него. — Голова может закружится, или ноги подведут.

Да меня эта голова пустая и так подвела уже дальше некуда, вместе с ногами, что раздвигаются без спроса хозяйки. Вот как так?

Шипя разъяренно от ощущения скользкой влаги между бедер и от мыслей о возможных последствиях, я пошарила взглядом в поисках, чем бы врезать ухмыляющемуся довольным котярой Марку. И мстительно ухмыльнулась в ответ, подхватив с пола Зарика.

— Ты! — ткнула прозрачной, упруго задрожавшей головкой в сторону источника всех моих неприятностей. — Как посмел вообще?! Кто так делает, Зарицкий?!

— Нет, ну ты не можешь всерьез хотеть треснуть меня этим… предметом.

— Почему же?

— Вот спросит тебя наш ребенок, при каких обстоятельствах он получился, а ты ему что скажешь? Как ты лупила его отца сразу после момента зачатия резиновой копией его члена?

— Нет, ну ты реально нарываешься! — рявкнула и ломанулась на него.

Вранье, что мужик со спущенными штанами бегает медленно. Марк вон как резво от меня припустил и даже дверь на кухню умудрился перед носом успеть захлопнуть. Так что только деревяшке и досталось.

— Блин, Полина, у меня от звука этих ударов аж сжимается кое-где, — явно сдерживая смех, заявил смывшийся в безопасность засранец.

— А у тебя и должно сжиматься! Еще как должно! Я ж убью тебя, лодочник! — буйствовала я.

— Яхтсмен будет правильнее, Белоснежка.

— Прибить тебя — вот что будет правильнее! — Моя злость стремительно стала превращаться в обиду. На него, запросто взявшего меня «тепленькой». На себя, дуру и слабачку. Дохнул, тронул — и потекла. — Что ты сделал, соображаешь хоть?!

— А тебе медицинский термин нужен, или красиво обозвать это страстным воссоединением влюбленных с актом творения новой жизни?

— Придурок! — Мой голос сорвался. — Я тебе о серьезных вещах, о последствиях, а тебе только постебаться!

Всхлипнув, я поковыляла в ванную.

— Полин! — позвал Марк, но теперь я уже отгородилась от него дверью.

— Проваливай на свои Сейшелы светить голой задницей.

Стянула через голову спалившую всю малину рубашку, крутанула краны и сунулась под душ — спрятать полившиеся глупые слезы.

— А смысл? Тебя там нет на это посмотреть. — Марк