Мне важно было, чтобы ты был жив. А еще важнее было дождаться от тебя только одного.

— Чтобы проснулась моя совесть? — я покачал головой.

— Да бог с ней, с твоей совестью. По факту, как оказалось, она у тебя есть. Просто спала. Дрыхла все это время непробудным сном. Я хотел, я мечтал, что ты будешь недостаточно осторожен, и что хоть одна из твоих подружек залетит и потребует твоего участия в воспитании ребенка. Вот это должен был отследить мой человек.

— Пап, ну это уже ни в какие ворота, — поморщился я и отхлебнул ставший теплым виски.

— Сынок, ты у меня один. И какими бы ни были наши с тобой отношения — согласись, было ведь и хорошее…

— Было. Пока мама была с нами, — перебил я отца.

— Я просил у Вселенной шанс все исправить. Да, с тобой не получилось, я облажался. За это ты меня и наказал, сбежав с деньгами в никуда. Но я нашел тебя и следил издалека не для того, чтобы контролировать, а для того, чтобы не дать тебе совершить подобную моей ошибку. Я хотел воспитать своего внука, твоего ребенка. Думая, что он будет тебе не нужен. Примерно так же, как когда-то оказался не нужен мне ты сам. Вернее, — он снова подышал на очки и протер их, — вы оба были мне нужны. Но я так был зациклен на своей карьере, утешая себя тем, что делаю это только ради вас, что пропустил все самое важное в своей жизни. А теперь… — он тяжело вздохнул и развел руками. — Теперь подходит к окончанию мой последний контракт, и я уже знаю, что мне его не продлят.

— Погоди, но ты же не просто наемный работник, ты же акционер. Ты же стоял у самых истоков, в самые сложные времена. Что значит, контракт заканчивается? — удивился я. Мне всегда казалось, что папа по крайней мере на эту тему может не волноваться.

— Не все так просто, сына. Времена меняются. Грядет очередной передел рынка. Подвижки уже начались. И руководство приняло решение о реорганизации всего холдинга. А я слишком долго сижу у этой кормушки, молодые дышат в самый затылок. Да и я подустал, если честно. Смысл мне сейчас барахтаться и бороться? Ради чего? Ради самой работы? Да хрен с ней. У меня есть все, что нужно для обеспеченной старости: дома, машины, акции — неплохое пособие для одинокого пенсионера. Я бы вот попросил тебя…

— О чем? — подался я вперед.

— Ты ведь можешь организовать мне плотную занятость, чтобы было чем заполнить мои дни?

— Э-э-э, не понял?

— Да все ты понял, свин непонятливый. Давай уже, хватай свою писательшу в охапку и иди делать мне внуков. Мою энергию, сам знаешь, надо направлять в мирное русло. А что может быть более мирным, чем воспитание следующего поколения Зарицких?

Ну, в принципе, я и сам уже не знал, как поскорее рвануть за сетями и удочкой для моей своенравной форельки.

Я встал, обратив внимание, что меня слегка повело — виски бочковой крепости, это вам не шуточки — сложил аккуратно выданный мне листик, одернул пиджак и уточнил:

— Ты за девять месяцев успеешь управиться с выходом на пенсию? Ну, чтобы мы уже точно не парились с поисками хорошей няньки?

— Хм, я-то уложусь. Лишь бы тебе твой самоуверенный свинский нос не прищемили.

Нос? Ох, папуля. Нос как-нибудь перетерпит. Раз уж мой нижний дружок, прищемленный по самые помидорки, терпит все это время.

Глава 29

Солнечные лучи щекотали веки, упрямо вытаскивая меня из объятий загорелого до черноты красавца, что самым беспардонным образом шарил по моему льнущему к его ладоням телу. Вот сейчас легкий бриз из распахнутого окна охладит уже разгорячившуюся кожу, донося запах океана и нагретого песка…

Открыв наконец глаза, я тяжело вздохнула. Всего лишь столь редкое для Питера яркое солнечное утро. Бриз, океан и белый песок отсюда за бог знает сколько километров. Как и загорелый красавец блондин со своими опытными руками и виртуозным ртом. И, конечно же, ни то, ни другое не простаивает без дела. На свете ведь столько женщин, мечтающих урвать хоть крохотный кусочек удовольствия.

— А ну и ладно! Сожалеть-то не о чем. У меня же есть ты, — заявила я Зарику, выбираясь из-под одеяла, — а ты мой и только мой. И пойдем-ка перекусим и поглядим, что там нам за ночь написали любимые читательницы.

В первые дни после окончания романа комментарии сыпались как из рога изобилия, но теперь все поутихло. Так, десяток-другой, но все равно душу греет. Зевая и прихлебывая кофе, я включила ноутбук и установила на столе своего бессменного соавтора, пока рабочий инструмент отмораживался.

— Что?! — Я даже проморгалась, не веря своим глазам.

Триста пятьдесят два новых комментария? Это что происходит-то?

Так, сверху несколько «спасибо» и про море эмоций. А это что за «простыня», под которой как раз и развернулась вся тусня в окопе?

«Уважаемая Аманда, должен признать, что ваша книга — весьма годное эротическое чтиво, — писал некто под ником Рыбак класса экс. — Почерпнул для себя массу интересной информации в плане женского восприятия определенных ситуаций, а также получил море удовольствия от описания нюансов женских же ощущений во время секса. Очень интересно и познавательно взглянуть на привычные вещи „с другой стороны“. Но вот те же самые моменты от лица мужчины вам, к сожалению, не удались».

А, понятно. Кто-то из мужчин-коллег пришел с фейковой страницы потроллить чуток, заметив рейтинги книги. Ну-ну, дальше что?

«Уверен на двести процентов, что вы не зачитывали эти, безусловно, красиво прописанные, но абсолютно неправдоподобные кусочки своему мужу, любовнику, партнеру (имеющее реально место подчеркнуть). Потому как если бы читали, он сказал бы вам самое главное — „слишком много слов“. В противном случае он либо лицемер, либо никогда и не испытывал тех самых ощущений. Когда в голове мутится, бахает от желания обладать именно этой женщиной сию же секунду. Именно обладать, трахать, забираться внутрь ее тела членом, пальцами, языком, а не любоваться издали, мусоля про себя что-то там про роскошные изгибы и сверкающие шелком волосы. Которые хочется совсем не перебирать „ощущая потрясающую мягкость“, а сграбастать в пригоршню и потянуть, заставляя ее прогнуться, пока всаживаешь ей под самый корень».

Нет, ну ты посмотри, какой наглец! Что-то у меня прямо пупырошные мурашки от него.

«И когда женщина, вызывающая в тебе такую зверскую похоть, входит в твой дом, ты ни хрена