И.А. Владимирова. «Матрос с голой грудью и челкой бабочкой» стал одним из символов новой жизни и для писательницы Тэффи[610]. Морской же офицер вспоминал: «Когда появились деньги, то матросы, прежде всего, начали франтить. Появились высокие лакированные сапоги, или даже просто резиновые, с голенищами, что — зеркало; короткий бушлат в талию, с пуговицами на кавалерийский манер; фланелевая рубаха в обтяжку и на выпуск; фуражка набекрень, а летом — даже соломенная шляпа… Особое внимание уделялось волосам, стричь которые считалось положительно неприличным. Шик был в наибольшем „коке“ и лихо закрученных усах»[611].

Можно было бы предположить, что весьма консервативно настроенный мемуарист-офицер намеренно сгустил краски, изображая лихих «братишек», однако и некоторые балтийские матросы в своих воспоминаниях оставили колоритные портреты сослуживцев, пытавшихся вечерами на городских танцах поразить воображение финских и эстонских девушек: «Ходил в черных лакированных туфлях с наутюженными брюками широкого клеша как у старого петуха, с косматыми ногами, заметал по улице пыль как метлой»[612].

Но поисками новой формы были озабочены не только моряки-балтийцы. Приказ командующего Черноморским флотом от 11 августа отражал складывающуюся и там ситуацию: «Команды, съезжающие на берег и отправляющиеся из береговых частей, ходят в самых разнообразных формах, часто в крайне распущенном и даже грязном виде. <…> В частности, смешение форменного платья со штатским совершенно недопустимо и запрещено приказом военного министра». Приказ был перепечатан в газете Севастопольского совета, однако публикация появилась со значительным опозданием — лишь 30 сентября. Можно предположить, что члены различных комитетов по-разному относились к приказу, но немалая часть матросов-черноморцев его одобряла. 3 сентября в прессе появилась резолюция моряков крейсера «Прут». Они осуждали переодевание «не то штатским, не то военным» и призывали других матросов одеваться согласно правилам — «ведь красивее нашей военной формы нет» (подтверждение этому они видели в том, что многие штатские заимствовали элементы морской формы). Моряков крейсера раздражала также «светская» мода на хлысты и особенно манера «братвы» нанизывать «чуть ли не десятки» перстней и колец на пальцы[613].

Вид военных моряков шокировал не только командование и отдельные команды, но и активистов выборных морских организаций. Центробалт требовал, чтобы матросы не носили на бескозырках ленточки с названиями чужих кораблей, обращение было оглашено приказами по соединениям Балтийского флота[614]. Можно предположить, что матросы либо не желали быть опознанными во время увольнений (особенно самовольных), либо хотели разделить славу команд судов, известных своей боевой или революционной историей. Известный пример подавал и сам большевик П.Е. Дыбенко, матрос транспорта «Ща», ставший председателем Центрального комитета Балтийского флота. Он носил бескозырку с лентой, на которой красовалась надпись «Петропавлоск» (!) — этот головной убор хранится в Центральном военно-морском музее[615]. Ошибка в написании свидетельствовала о том, что лента была приготовлена кустарным способом. Однако мода на ленточки с популярными названиями сохранялась и в последующие годы. Так, И.Д. Сладков, большевистский комиссар Петроградского военного порта, носил на бескозырке Георгиевскую ленточку с надписью «Олег», хотя сам никогда не служил на этом крейсере[616]. Матросы активисты пытались таким образом укрепить свой авторитет. Порой смена ленточек использовалась в пропагандистских целях. Так, матросы «большевистского» крейсера «Алмаз», которые вели агитацию среди солдат украинских частей гарнизона Одессы, в целях маскировки надевали ленточки «украинизированного» крейсера «Память Меркурия»[617]. В некоторых случаях матросы заменяли черные ленточки красными[618]. По-видимому, особенно интенсивно это происходило на кораблях, получивших в 1917 г. новые революционные названия. В фондах Центрального Военно-морского музея сохранились красные ленточки с названиями крейсера «Рюрик» и эскадренного миноносца «Свобода»[619].

Центрофлот 4 сентября принял колоритную резолюцию, распубликованную затем в приказе по морскому ведомству (в приказе по Балтийскому флоту ошибочно указывалось, что данное обращение исходило от Центробалта): «За последнее время на улицах и других публичных местах наблюдается среди чинов флота полнейший маскарад с произвольным ношением формы, нередко доходящей до фантастических одеяний, в которых иногда трудно определить, матрос ли это, полуштатский или полусолдат». Центрофлот призывал «положить предел в дальнейшем маскараде» и требовал придерживаться приказов морского министра[620].

Подобные призывы не могли остановить победоносного шествия революционной моды. Сатирическое стихотворение, написанное неким матросом, позволяет сделать предположения относительно возможной реакции моряков на данный призыв:

Ну, свобода. Ну, порядки.

Шаг шагнешь — уж гвалт.

Почитайте, что за шутку

Пишет Центробалт.

   Постановлено, чтоб больше

   Форм не искажать,

   И «фантастических нарядов»

   Нам не одевать.

Офицеров приодели

На английский лад.

Просто душками все стали,

Ну, — чистейший клад.

    А вот нас-то позабыли.

   «Им, мол, не в парад».

   Поневоле тут придется

   Делать маскарад.

Что же мы-mo, каторжане?

Иль «свобода» — сон?

Чай свободные граждане…

Так держи фасон.

   И на зло я Центробалту,

   Черт с ним — наплевать,

   В форме мной изобретенной

   Буду щеголять.

Пусть посмотрят, удивятся,

Что социалист

Носит галстук сверх бушлата

И кавказский хлыст.

   На ногах гетры одеты,

   Крен на каблуках,

   А кокарду заменяет

   Якорь на цепях.

А для большего эффекта,

Чтобы штатским быть,

Вместо ленточки с фуражкой

Котелок носить[621].

Моряки-активисты, впрочем, и сами не подавали в этом отношении должного примера. Так, в дни Октября П.Е. Дыбенко, председатель Центробалта, отказался от морской формы и ходил в серой куртке, носил мягкую широкополую шляпу. На фотографии же, запечатлевшей делегатов II съезда моряков Балтийского флота (он проходил с 15 сентября по 5 октября 1917 г.) можно видеть моряков в самых различных одеяниях: некоторые явились на заседание в рабочей одежде, другие использовали детали гражданского туалета, в том числе меховые шапки[622].

Но и некоторые молодые морские офицеры использовали различные элементы старой и новой форм во всевозможных сочетаниях, а также занимались подчас индивидуальным «формотворчеством» — что никак не способствовало установлению дисциплины[623]. Бывали и случаи, когда офицеры одевались нарочито небрежно, даже неряшливо, стремясь, демонстративно нарушая форму одежды, завоевать авторитет у революционных матросов[624]. Данная тактика выживания в условиях революции вела порой и к тому, что отдельные офицеры переодевались затем в одежду рядовых матросов.

Наконец, реформа морской формы создавала известное противостояние между флотом и армией. Матросы ощущали свое революционное превосходство и свысока поглядывали на сухопутные войска.