Налетевший ветерок закружил пыль у ног. Ксеркс прикрыл ладонью глаза и посмотрел вниз, где велась грандиозная работа. Он продолжил дело отца и достойно почтил его память. Эта простая истина была прописана в войсках, движущихся по суше, словно жуки, в огромном флоте, стоявшем на якоре и росшем с каждым месяцем. Количество занятых, денежные затраты и расходы на обучение и подготовку выражались немыслимыми числами. Ксеркс в конце концов отослал счетоводов, когда они забеспокоились и испугались. В чем назначение богатства, если не в том, чтобы воевать с врагами своего народа? Что толку есть с золотых тарелок, потягивать вино из украшенных драгоценными камнями кубков, если греки все еще живут, смеются и презирают память его отца? Ксерксу не нужно было, чтобы раб каждый вечер шептал ему на ухо напоминание. Он не мог забыть греков. В самые мрачные дни и ночи он задавался вопросом, не стало ли поражение при Марафоне причиной болезни, приведшей его отца к смерти.

Ксеркс осознал, что сжимает кулаки. Он медленно разжал пальцы и увидел, что ладони побелели от напряжения, став похожими на мертвую плоть. Подражая отцу, он предпринял последнюю попытку и отправил послов во все греческие города, требуя земли и воды. Если бы Афины и Спарта приняли его власть над ними, он проявил бы доброту во имя своего отца. Он сказал себе, что так и сделает. Дарий дал ему понять: чтобы править империей, нужно быть больше чем царем. Он должен сделать все возможное, чтобы казаться милосердным. Более того, если они вступят с ним в союз, его новые подданные должны быть уверены, что он защитит их даже от соседей.

Путь был для него трудный, почти невозможный. Многие из небольших греческих государств и городов приняли его предложение – из страха или любви, это не имело значения. Когда Ксеркс услышал, что Афины предали суду и казнили его посланника, он испытал нечто вроде радости. Спарта бросила послов в колодец. Он вспомнил, что на самом деле посмеялся над этой новостью. Тот путь был слишком тяжел, и он испытал облегчение, когда представилась причина отказаться от него. В конце концов, его предложение было продиктовано не слабостью, а силой.

Ксеркс был молод, силен и уверен в себе, располагал армией и флотом, равных которым не было в целом мире. Враги презирали его, отказывали в малейшей чести, и он был доволен. Это добавляло сладости тому, что должно было последовать. Подавляя восстания в Египте после смерти отца, он обнаружил, что ему не особенно нравится уничтожать слабых. Он вырезал население целых городов, чтобы заставить их понять, что великий царь все еще правит, а не потому, что это доставляло ему удовольствие. Удовольствие для воина – встреча с сильным противником и уничтожение его под корень, чтобы никогда уже не поднялся снова. В тот момент, когда Афины и Спарта поймут, что им не позволят отступить, что их разнесут по кирпичикам и оставят только как кровь и пыль, он исполнит завет отца.

Какая восхитительная мысль! От нее кружилась голова, как будто он пил вино в этой прохладе, наполнявшей его с каждым вдохом. Он видел холмы вокруг Абидоса и прямо за проливом, земли, ведущие на запад. Возможно, однажды он увидит каменные мосты через этот пролив, мосты, соединяющие новую западную империю с величием Персеполя и Вавилона. Он был в расцвете молодости. У него было время. Он еще будет прогуливаться по руинам Афин и рассказывать своему сыну о Дарии.

Скрип доспехов отвлек его внимание от бесконечности и грядущих лет. Ксеркс увидел поднимающегося по крутому склону полководца Мардония. Добравшись до вершины холма, Мардоний бросился на землю. Ксеркс подал знак двум бдительным копейщикам, и те позволили полководцу приблизиться.

Хотя солнце и припекало, Ксеркс с удовольствием отметил, что Мардоний – в стеганом кафтане и с мечом на поясе – лишь слегка запыхался. Полководец – в отличие от некоторых младших командиров – требовал от своих людей отменной физической подготовки. Ксеркс требовал того же от служивших ему, говоря, что сила их тел – это долг трону. Он терпеть не мог мягкости плоти ни в себе, ни в окружающих.

– Встань, Мардоний. Посмотри, какое войско я привел сюда. Разве оно не великолепно?

Они молча взирали на армию, стоя бок о бок. Сверху армия напоминала движущиеся города; флот в проливе состоял из восьмисот кораблей, и с каждым днем их становилось все больше. Никакого пробного удара, как при Марафоне. Сопротивление будет безжалостно подавлено. Ксеркс наконец-то перенес всю мощь империи на западное побережье.

– Великолепно, – подтвердил Мардоний, бросая взгляд туда и сюда и явно упиваясь открывшейся ему сценой.

Ксеркс кивнул, довольный тем, что его военачальник понимает все как нужно.

– Мне сообщают о складах продовольствия во Фракии, – добавил Мардоний. – На них напал какой-то местный царек, но наши солдаты отбили нападение и сожгли их деревни.

Ксеркс отмахнулся от этого. Проблему обеспечения продовольствием огромного войска можно решить при наличии воли, богатства и рабов. Империя расширялась, растекалась, как пролитый мед, бесконечно медленно, но неудержимо, заливая мир сладостью. Пункты снабжения ждали его марширующие колонны в десятке разных мест по другую сторону Геллеспонта. Уже больше года с его кораблей высаживались люди со снаряжением, а соглашения с местными властями подкреплялись золотом или пролитой кровью. Для него не имело значения, как это делалось. Его приказа было достаточно.

– Хорошо. Думаю, отец гордился бы мной.

– Несомненно, гордился бы. И гордится.

Говоря об умершем великом царе, Мардоний опустился на колено и почтительно склонил голову.

Ксеркс улыбнулся и поправил:

– Он будет гордиться. Я возглавлю флот и закрою для афинян море, растянув корабли, как рыбацкую сеть, вдоль побережья. В то же время ты переправишь армию через Геллеспонт и пойдешь на запад. Я встречу тебя на пепелище Афин, и тогда мы пожмем друг другу руки. У тебя есть ко мне еще вопросы?

Мардоний на секунду задумался и пригладил ладонью густую черную бороду; губы его казались красными, а зубы, когда он улыбался, – ярко-белыми.

– Когда будет закончен плавучий мост?

Речь шла о том, что стало бы одним из чудес века, если бы инженеры справились с этим. Никогда Геллеспонт не пересекали по мосту, по крайней мере за последние десять тысяч лет.

– Первые суда будут на месте сегодня, – с гордостью ответил Ксеркс. – Персия – это свет мира, Мардоний. У нас есть машины, чтобы черпать ветер из воздуха, а воду – из земли. Эта работа