Избрали его в прошлом году, и его срок подходил к концу. Фемистокл полагал, что следующим будет Гипсихид – еще более древний старик, с худой жилистой шеей и лысой пятнистой головой с тонкой кожей. Более молодой, более активный совет архонтов, несомненно, заменил бы выбывших. Тот факт, что нынешний состав этого не сделал, можно было расценивать как симптом падающей звезды. Или, возможно, они боялись усиления в городе людей Кимона. Этот молодой человек действительно был сыном своего отца. Кимон обладал качествами вождя, определить которые всегда бывает нелегко. Если вино не погубит его до тридцати лет, размышлял Фемистокл, он наверняка прославит свое имя.

– У меня здесь отчет о последних испытаниях флота, – начал Фемистокл.

Флот был его величайшим достижением. За годы, прошедшие с тех пор, как он поспорил с Аристидом из-за того, на что потратить городское серебро, афинские корабли, патрулируя острова Эгейского моря и устанавливая мир по-афински, дошли до нового города Рима на западе. Даже спартанцы отступили, когда увидели приближающиеся афинские галеры. Фемистокл был уверен, что флот станет его наследием, и неустанно докладывал об успехах своего детища.

Развернув папирус, он понял, что держит не тот свиток. Он отложил его и стал рыться в сумке. Архонты переглянулись.

– Если ты не готов, то с этим можно подождать, – кислым тоном изрек Никодим.

Фемистокл поднял голову – интересно, трудно ли будет разорвать этого старика надвое.

– Нет, он у меня здесь.

К его удивлению, Никодим поднял руку:

– У нас есть более срочные новости. От наших друзей.

Фемистокл прекратил поиски, закрыл сумку и уселся поудобнее.

Он устал и был сыт по горло, но они все еще наблюдали за ним, как ястребы, окружающие кролика. Это был не тот образ, который ему нравился, пусть даже он видел его в их ярких глазах.

– Великий царь собрал армию на побережье Ионии. Наш человек принес эту новость только сегодня утром. Новость двухнедельной давности. Они готовились много лет и теперь приближаются.

В животе у Фемистокла все сжалось. Он подался вперед. Над одним глазом запульсировала боль. Непонятно почему, он знал, что она останется с ним на весь день.

– Многие годы такие известия были всего лишь ложной тревогой, – сказал он. – Сколько кораблей? Сколько человек? Где они идут?

– Мы потеряли пару парней, пытаясь это выяснить, – сказал Никодим. – У нас есть кое-какие предположения и оценки, но враги не стоят на месте, они идут, и прибрежные воды кишат их кораблями, как морскими вшами. Две наши торговые галеры были захвачены меньше месяца назад в тех водах, где персы не имеют права находиться. Они ничего не взяли, но ведут себя все увереннее. Еще год назад они не посмели бы так сделать.

– Когда армии маршируют, власть – это все, что они могут взять и сохранить, – мрачно сказал Фемистокл. – Или вы будете стоять перед армией, держа в руках документ о праве собственности, и кричать, что у них нет разрешения?

Он недовольно рыкнул. За последние три года не проходило и месяца без сообщений о персидских кораблях, персидском золоте, персидских солдатах.

– Сколько раз мы уже слышали такие сообщения? На рынках всегда есть о чем посплетничать.

– Это не сплетни, – возразил Никодим. – Сам великий царь идет с ними. Мы узнали это от людей, которые видели его на побережье. Он сын своего отца, и он смотрит через моря на запад.

Фемистокл нахмурился. Страх, похоже, зависел от возраста. И это было самое странное, как гниль, проходящая по сердцевине здорового дерева. У молодых страха было мало, но потом он каким-то образом прокрадывался внутрь, рос и распространялся.

Посмотрев на Никодима, Фемистокл понял, что старый архонт напуган. Сделав над собой усилие, он смягчил тон:

– Скажите мне, они просто охраняют свою западную границу или действительно планируют вторжение?

– Наверняка никто не знает, – признал Никодим. – Я подозреваю, что и сам великий царь не знает. Но их столько! Один из наших наблюдателей видел, как они разметили поле и подсчитывали, сколько человек может на нем поместиться. В течение дня они несколько раз прогоняли через поле войска. Нашего друга заметили и наказали за любопытство плетью, но он сказал, что никогда не видел так много. Сказал, что их было… по меньшей мере двести тысяч или даже вдвое больше.

– Не может быть, – презрительно фыркнул Фемистокл. – Если он так сказал, значит пытался напугать тебя. Даже считая рабов и женщин, в Афинах столько нет. Как можно накормить такое войско на марше? Они бы умерли с голоду.

– Некоторые прибыли на кораблях, в трюмах которых полно соленого мяса и бочонков с водой. Их кормит вся персидская империя.

– Сколько кораблей? – резко спросил Фемистокл.

– Сотни. Мы не знаем, сколько их.

– Тогда какой от вас прок? – рявкнул Фемистокл и, злясь на самого себя, на мгновение закрыл глаза, когда они отпрянули.

Кричать на стариков – в этом чести нет.

– Приношу извинения. – Он склонил голову. – Вы же понимаете, что новости тревожные. Мы думали, что они придут после Марафона, но они не пришли. Какое-то время известия из Персии не поступали вообще, и были среди нас те, кто утверждал, что мы никогда больше не услышим о них, что мы завоевали мир одной битвой. Ты помнишь те дни, Никодим?

– Их царь умер, – сказал старик.

– Да. И его сын, этот Ксеркс, все еще помнит нас. Если бы мы только могли знать, что у него на уме!

Фемистокл прошелся взад-вперед. Старики не спускали с него глаз, и их головы поворачивались за ним туда-сюда, словно в трансе.

– Мы годами питались слухами и сообщениями. Мы слышали разговоры об армиях, прибывающих, обучающихся и захватывающих города Ионии. Мы живем с угрозой вторжения, хотя наш великий флот на страже днем и ночью. Если они придут, нам есть кого благодарить за мудрость!

Никодим закатил глаза, и Фемистокл стиснул зубы. Флот создал он, и они еще не признали за ним эту честь.

– Мы живем с осознанием того, что они придут. А они не приходят. Мне кажется иногда, что рост волнений и беспокойства – часть всего этого. Два убийства только вчера! Я не помню такого в годы моей юности, когда мы страдали от голода и жажды.

Он снова прошелся, сцепив руки за спиной, и спросил:

– Так ты говоришь, что они идут на нас? Клянусь Афиной, мы еще не готовы.

– Но они все равно придут, – стоял на своем старик. – И если боги так распорядятся, это будет конец.

Фемистокл уставился