доцерь в один рост, в один толст, в одну красу. Иван ходил, ходил, надо выбрать ту, с которой говорил, некак не можно выбрать.

Девиця взяла в руках платок пошевелила, он и догадался, ей и вывел. «Эта моя богосужена невеста». Отцу ей жалко. «Оставь до завтре, завтре выведешь». — «Нет, коли раз уж жёнелось, дак другожды мне не надь». Царь ему и сказал: «Ну, Иван хресьёньской сын, умно ты родилса, да с умом ты и женилса». Отвел им полату жить. Стали они жить, зеть стал ходить к царю с визитом каждо утро. Царь его порато любил, думны сенаторы и говорят: «Мы век ему служили, да он нас так не поцитат». Стали они ему мутитьця, а жена и говорит: «Уйдём прочь в твою деревню». Коня да лошедь да телегу взяли, да и уехали. Когда подъехали к волости, он ей оставил у бабки-задворенки. «Пусь тебя хорошенько стретят». Пришол затим, его стретили, подпили, подкутили, да он ю и забыл. Родители задумали его женить, он и согласилса женицьця. Невесту сосватали, за невестой его требуют, он и походит. Жона узнала, бабке и говорит: «Бабка, поди-ко купи ячменю». Бабка купила, она в горшоцьку болтала-болтала-болтала, в пець и вылила. А оттуль из пеци вылетели голубок да голубка. Она в платок завернула да на свальбу и пошла. Пришла на свальбу, их из платка и выпустила. Голубь от голубки летат проць, а голубка и запела:

— Не забудь, голубь, голубушка,

Не так, как Иван хресьёньской сын

Федору-премудру в цистом поли.

Заволновались народ и говорят: «Портёж, портёж». А он очусвовался. «Ой, я жонатый, отпустите меня». Вышол из за стола, жону взял, да и стали жить.

61

Мать робенка съела

Жил-был купец, увидел он: жидь-болото народ переходит восемь вёрст, а прямо верста — волось. Он и здумал сделать мос. Утром послал своего казака: «Поди сядь под мое, слушай, што скажут». Тот пошол и сел. Идёт Господь с апостолом, апостол и скажо: «Господи, што этому рабу будет?» — «У его жона во чреве понесла сына; как выростёт, што запросит, то ему и дам». Казак взял в ум: «Ну я уж не скажу хозеину этых слов». Пришол домой. «Ну што?» — «А шли, да прошли, да сказали: «Спаси, Господи!»»

Жили-пожили время недолго, купец и видит, жона беременна; ему надо поехать торговать, а жона плацёт. «С кем я останусь, дело не бывало, не раживала». — «А я тебя с казаком оставлю; не бойся, останься, дело в надежды». Купец и уехал, она и осталась. Жона и занемогла, она лакею и говорит: «Ты иди проць, мне своё времё приходит». Он ушол, она родила, расслабела вся, незамогла, ослабела вся, стала стукать. Казак и пришол, видит, что у ей рожон мальцик. Он взял, у ей в кров губы наморал, а мальцика отнёс проць. Отдал мальчика старухе водицьця — подговорил ранынее, — сам пошол бабки звать. Бабка пришла, а бладёня нету. «Дак это што? Рожениця лежит, а бладёнь-то где? Разве не рожоной?» Лакей говорит: «Нет, был мальцик рожон, я видел». — «Хто жо взял?» А он скаже: «Она разве съела, в безчуньсве была, в тосках». И поверили, што съела. Созвали родных, попа. «Хоть котораго дня родила, какое было имё, то и дай, хоть отцю сказать». Поп и дал имя Иваном. И отец приехал, поздоровкалса с жоной. «Ну, што ты? Порозна?» А она скаже: «Ну, да Бог дал, да родить неумела». — «Это-то как же?» — «Да я в тосках съела, пока лакей к бабки ходил». — «Можот-ле быть?» — «Ну, да однако некуды делса». И муж согласилса. Стали празновать Ивана: родных созовут в памятной день и в имянинной день.

Времё идёт, паренёк у старухи ростёт, лакей и заговорил: «Рощитайте меня, я стар стал, надо на родине помереть». Его и рощитали. Лакей пошол, паренька взял и домой отправилса. Шли-шли-шли, шли-шли-шли, шли-шли-шли, пришли к жидкому месту, прямо итти с полверсты места, а обходить кругом — три. Он ему и говорит: «Ванюшка, скажи: "Господи! Было болото, сделайтесь луга"». Паренёк и скаже: «Господи! Было болото, сделайтесь луга». Луг сделалса зелёной, травливой, хорошой. Оны по лугу и прошли. И домой пришол, привёл и парня. Поздоровалса с жоной, она и спрашиват: «Откуль у тебя этот парень?» Он скаже: «Откуль есь, после скажу». Накормили, напоили, оны с жоной в другу половину спать повалились, а Ванюшку в эту, на зень. Мальцик скаже: «Я не повалюсь на зень, холодно, я повалюсь на пецьку». Оны и стали говорить, он (лакей) и рассказал всё как было. «Я парня сибе и взял, ты его уважай, корми и пой, мы разбогатеем от его». А парень слышит, в ум взял и говорит: «Господи! Была изба, сделайся луга». Жона спит на клоцыю, муж на другом, парень на третьем. Парень и заговорил: «Господи! Был лакей, сделайся собака». Собака и стала. Парень собаку взял, да и пошол. Шол, шол, пришол в деревнюшку, выдавалса ночевать. «Нельзя ли мне — собаки в ызбу?» — «А не цё, не напакостит дак». Он собаку вызбу завёл, сам зашол, оне его посадили ись. «Собаки-то дай, пристала, ись хоцёт». — «Не надь, не надь! Моя собака не ее хлеба, ее горяцё угольё». Оне все и здивовались: «Вот беда-то! На веку не слыхали, штобы собака горяцё уголье ела». — «Вы этта люди пожиты, да не слыхали, а я и молодой, да не слыхал, штобы мать родила — своё отродье съела». — «Ангел! Да вёрст за петнадцеть купциха родила, да съела. Завтре паметной день будет, Иваном звали». Он и пошол. Идёт мимо дома, а дом большинской у родителей-то; и он идёт мимо окон, увидали его лакеи и говорят: «Вот идёт молодец со собакой, нужно-ле звать?» — «Чё не звать, кажного званья зовём, пущай заходит». — «Мне надо собака с собой взять, без собаки нейду». — «Пущай идёт с собакой». Он и пришол. Собаку положил на лавку. Пир пошол, хозяйка заговорила: «Собака-то ись хоцёт, в глаза гледит, хоть бы цё-небудь да дали». А он говорит: «Нет-нет-нет, не беспокойтесь, моя собака не цё не ее, кроме горёця уголья». Оны все на ноги скочили. «Што ты! Давно ли скотина ее горяци уголья?» — «Ох вы какй, я вам сказал, дак неправда. А вы-то што делайте: