его, конечно, освободили. Осинского не подвергли остракизму, но было ясно, что организовать работу столь сложного органа власти он не сумел. Он порвет с оппозицией и вернется к работе в Совнаркоме в 1921 году.

А Рыкову пришлось немедленно засучить рукава. Апартаменты ВСНХ располагались на Мясницкой, в бывшем здании духовной консистории. В этом затейливом доме, напоминавшем терем, царила разруха. Сохранились колоритные воспоминания заведующего научной частью ВСНХ Михаила Лапирова-Скобло о том, как Рыков появился в коридорах их почтенного ведомства: «Сотрудников нет, ничего не убрано, не налажено. Всюду пыль и грязь. И вот среди этого беспорядка появляется Алексей Иванович Рыков в своем потертом пиджачке. Ко всему присматривается, обо всем расспрашивает, и торопит, торопит. Ну и гнали же мы. Не давал нам покоя Алексей Иванович. Надо прямо сказать: Алексей Иванович сам создал Высший совет народного хозяйства: и аппарат подбирал, и планы организации вырабатывал, и с сотрудниками знакомился. Решительно все, вплоть до мебели».

Сразу стало ясно: в ВСНХ пришел не теоретик, не философ, а практик. Он начал с уборки во всех зданиях и кабинетах. А потом занялся самыми животрепещущими проблемами в пожарном порядке — транспорт, рыночная торговля, вопросы национализации, налаживание связей с иностранными компаниями, выплаты зарплат. Всему нужно было придать логику. Только за первое лето работы в ВСНХ его Президиум рассмотрел 750 вопросов. Главным делом было огосударствление всего и вся. Управленческую руку партии и государственной системы должны были почувствовать все производства и хозяйства. Правда, скоро оказалось, что это утопия. Но работы на этом фронте хватало.

Судьба старого партийца определилась. Он стал не комиссаром, не полководцем, а одним из основоположников зарождавшейся исполнительной власти на советский лад. ВСНХ быстро превратился в грандиозную бюрократическую пирамиду. Управлять, по существу, еще было нечем, а главков уже расплодилось немало — и работали они, как правило, неквалифицированно, даже халатно.

Агитационный плакат «Кто против выполнения разверстки?»

Рыкову пришлось засесть за учебники, за книги экономистов, за марксистскую классику. Многое специально переводили на русский по его заказу. Экономической системы, напоминавшей советский эксперименты 1918–1921 годов, в мире не было. Значит, нужно было стать не только первым практиком, но и первым теоретиком почти коммунистического (так тогда представлялось) народного хозяйства.

Тут сказывались и надежды на мировую революцию (Германия, Венгрия, пробуждение Азии), и лихие «красногвардейские атаки на капитал», когда представлялось (даже Ленину), что «классового врага» можно победить за несколько лет. Эта стихия захватила и Рыкова. На съезде совнархозов в мае 1918 года Алексей Иванович заявил напрямки: «Я верю, я глубоко убежден, что социалистический переворот в Западной Европе произойдет». И напрямую связывал с успехом этого процесса будущее русской революции[77]. Правда, он снова намеревался привлечь к работе представителей всех социалистических движений: их Алексей Иванович все еще не считал чужими людьми для революции. И активно использовал их знания в ВСНХ. Более того, он без предрассудков общался и с бывшими хозяевами предприятий, с пресловутыми «буржуями». Да-да, весной и летом 1918 года некоторые из них готовы были если не сотрудничать, то хотя бы разговаривать с новыми властями. А Рыков, не теряя учтивости, «выжимал» из них сведения, необходимые для работы. Это касалось не только «классовых врагов» — хозяев, но и видных инженеров и управленцев, некогда высокооплачиваемых, а за последний год пообносившихся. Кстати, на заседаниях Совнаркома этот вопрос обсуждали горячо — а стоит ли вообще общаться с проклятыми капиталистами? И Рыкову приходилось доказывать, что новым хозяевам заводов и фабрик еще многому нужно учиться — в том числе у классовых врагов. Сотрудничество всегда нравилось ему больше, чем противостояние.

При этом в вопросах национализации предприятий он действовал жестко, реализуя политику военного коммунизма, которую скептики считали невыполнимой. Позже он объяснял этот спешный максимализм «необходимостью бросить все силы на защиту пролетарской власти». Гораздо сложнее Рыков относился к политике партии в отношении крестьянства. Старинные саратовские впечатления давали о себе знать! Практика изымания у хлебопашцев зерна вместо налогов зародилась в конце 1916 года, в военную годину — и продолжалась до 1921 года. Принудительное изъятие у крестьян продуктов по «разверстанным» ценам вызывало недовольство не только на селе, но и в армии, где служили дети, мужья и внуки тех, кто сеял хлеб… Рыков считал, что именно перекосы в крестьянском вопросе могут вызвать социальный взрыв, — и в то же время понимал, что в военное время ослабить хватку государство не может, приходится выжимать из деревни все, что можно.

Рыков вернулся в правящую элиту страны. Показательно, что после покушения на Ленина, когда председатель Совнаркома после выстрелов Каплан на несколько месяцев оказался на больничной койке, Рыков несколько раз вел заседания правительства. То есть председателя ВСНХ считали одним из руководителей исполнительной власти.

Осенью 1918 года противники большевиков перешли к активной вооруженной борьбе. Многие планы мирного строительства пришлось отложить — и усиливать централизацию. Рыков стал одним из главных творцов и проводников политики военного коммунизма. Так, губернские совнархозы потеряли всякую самостоятельность и стали исполнительными органами ВСНХ, напрямую подчиняясь Рыкову. При этом для управления государственной экономикой требовались бюрократические вертикали, а потому создавались новые отраслевые главки, каждый из которых в идеале должен был стать мощной монополией. Острослов Давид Рязанов уже критиковал ВСНХ за «китайский» бюрократизм, окрестив рыковскую организацию «главко-главком». При этом сам Рязанов возглавлял два главных управления при Наркомпросе — по архивным делам и по делам науки. Тоже своеобразные главки. Как — несколько позже — язвил Маяковский в стихотворении, приглянувшемся Ленину:

Чуть ночь превратится в рассвет,

вижу каждый день я:

кто в глав,

кто в ком,

кто в полит,

кто в просвет,

расходится народ в учрежденья.

Обдают дождем дела бумажные,

чуть войдешь в здание:

отобрав с полсотни —

самые важные! —

служащие расходятся на заседания.

Вожди революции, начиная с Ленина, не стеснялись язвительно критиковать советские органы за волокиту и «аллилуйщину», это вошло в привычку. Рыкова эти нападки задевали, но к взаимным уколам в большевистской среде с подпольных времен привыкли, такой уж сложился стиль общения.

Угроза военных поражений заставляла искать новые инструменты для сплочения хозяйственных сил. Рыков в начале 1919 года выступил с предложением ввести «экономическую диктатуру» — чтобы держать в руках все имеющиеся ресурсы и использовать их там, где они особенно остро необходимы. «Мы не можем жить в данное время без принуждения», — заявлял Рыков, приветствуя «применение отдельных черт из жизни армии в хозяйстве»[78]. В то время около