Каргопольцы обалдели маленько от такого количества народа. А потом, конечно, выпили водочки, потом еще выпили, ну и разошлись… решили показать, кто в Каргополе настоящий хозяин и настоящий плясун.

Каргопольца Александра Братушева жена отпустила на праздник в новом, с иголочки, костюме. А мужики тут в костюмах ходить непривычные, они и в праздники, и в будни в телогрейках да в сапогах-броднях щеголяют.

И, на-ко тебе, Александр как раз напоролся на московских телевизионщиков, которые снимали лихих плясунов на центральной улице города.

Братушев решил перещеголять их всех! В разгар пляски он увидел, что камера наведена прямо на него и – провались земля в небо! – сбросил с себя новый пиджак, кинул его себе под ноги и стал лихо отплясывать на пиджаке.

Оператор, естественно, «дорвался» – где еще он такое снимет?! Короче говоря, после того, как съемка была окончена, братушевский пиджак превратился в бесформенную грязную (под ногами-то пыль была, а не асфальт) тряпку.

Александр с легкой душой выбросил пиджак в ближайшие заросли лопухов и пошел праздновать дальше. Жене вечером сказал, что в толпе сорвали пиджак с плеча, так и не мог найти кто – народушку-то тьма-тьмущая!

А через полгода, зимой, по Всероссийскому телевизионному каналу была объявлена в программе получасовая передача о праздновании 850-летия Каргополя. Каргопольцы, конечно, в назначенный час все прикипели к телеэкранам. И жена Александра Братушева увидела крупным планом своего благоверного, пляшущего на новом пиджаке…

Чем окончился просмотр телевизионного фильма в семье Братушевых, история, как говорится, умалчивает…

Александр Росков

История эта со мной приключилась в те годы, когда студенты весь сентябрь по деревням картошку копали.

Утром еще сплю, а из соседней деревни сосед прибегает. Борода седая разлохматилась, веником торчит, а сам бледнющий…

– Ребята! Помогите! Зять сестры ночью в колодец прыгнул, да так там до сих пор и сидит. Уж не живой, может… Надо его как-то добывать…

С братом, зятем, прихватив соседей-мужиков, двинулись оравой к тому колодцу.

Дорогой бодримся и гадаем, чего же мужику в колодце-то ночью потребовалось? А на душе неспокойно: как утопленника из колодца доставать?

О том, что, может быть, человек живой еще, никто и не думал. Пока до воды долетишь – пять раз умереть можно, а тут еще в холодной воде сидеть – какое сердце выдержит?

У колодца старушки толпятся, в сруб заглядывают. Фонариком посветили – неглубоко, метров шесть. А там по грудь в воде стоит голый мужик с крестом в руках, смотрит на нас и орет:

– Сгинь, нечистая сила! Меня один Бог спасет! Спустили ему ведро на цепи, кричим, мол, садись на него, вытащим… Шарахается и все про Бога твердит.

Пару лестниц связали и в колодец спустили, чтобы по ступенькам поднимался, а он в другой угол забился.

Надо в колодец кому-то лезть, а страшно – вдруг он там крестом в лоб «поцелует», так на дне и останешься лежать. Крест-то здоровенный, раньше такой батюшка давал прихожанам целовать.

Добровольцем вызвался брат мой двоюродный Сашка. Мужик отчаянный, здоровенный, лесником тогда работал. Обвязали его веревкой, успокаиваем, мол, не трусь, Шурик, в любом случае тебя наверх вытащим. Помогать ему вызвался второй Сашка, бывший моряк. Тот без страховки полез – веревок больше не было…

Первым делом мужики у «утопленника» крест из рук вырвали. Он и не оборонялся. Отдал, а сам с головой под воду унырнул, чтобы не достали. Мужики крест тот в карман одним концом сунули (нет бы на поверхность выбросить) и за «богомольцем» тоже в воду полезли. Заминали его там, как щуку в неводе, – только брызги летели. Про лестницу забыли и о том, что вода в колодце ледяная…

А мужик-то голый, скользкий. Как налим… С великим трудом веревочную петлю ему на запястья набросили.

– Тяните! – кричат.

Мы – рады стараться. Все за веревку ухватились и волокем.

А как только стало можно ухватить его за руки и волосы – вытащили на свет Божий, ничего, что в нем весу килограммов восемьдесят было. На одеяло его скорее да в избу.

Водкой стали растирать, медичка прибежала, укол сделала успокоительный. Только на ту пору теща его вышла из-за занавески – он снова в крик:

– Вот она, главная ведьма, которая домой через печную трубу попадает. А жена моя – ведьмина дочь!

Когда укол да водочное тепло начали действовать и мужик задремал, теща-«ведьма» рассказала о событиях той ночи.

Зять с ее дочерью приехали в конце лета погостить да картошку помочь выкопать. Зять ходил матросом в траловом флоте. Теща в нем души не чаяла.

А на повети оставалась еще с весны бутыль с бражкой, от бабкиных похорон. Теща эту бражку (по деревенской привычке все прихранивать) не вылила в срок, а подживляла то сахарком, то дрожжами. Что там за гремучая смесь за полгода получилась – можно только предполагать, но, судя по зятю, больно забористая. А он поветь эту выбрал для ночлега и бутыль с бражкой раскопал. Ну и прикладывался к ней потихоньку.

В тот вечер уже спать укладывались, как зять взбунтовался, обозвал тещу «ведьмой», жену – «ведьминой дочерью», выгнал их из дому, а заскучав в одиночестве, пошел по соседям в одних трусах, и в осенней ночи он производил зрелище жутковатое.

У одной соседки в избе, увидев в переднем углу образа, хлопнулся на колени и начал истово молиться. Затем, взяв с божницы икону, направился к дверям. Только старушка, до того трясущаяся на печи от страха, вмиг соскочила и встала у него на дороге:

– Не отдам! Этой иконой еще матушка меня благословляла, когда замуж выдавала!

Согласился мужик. Образ на место поставил, зато взял крест, который рядом стоял. С этим крестом он и отправился в самую полночь дальше гулять. Увидев в одной избе свет в окне, а за стеклом сбежавших из своего дома жену и тещу, хлопнул по стеклу крестом:

– Сгинь, нечистая сила!

Можно только представить ужас женщин, когда в разбитое стекло просунулась голая волосатая рука с крестом…

В это самое время из клуба возвращались студенты, которые жили в дальней деревне. Они картошку приехали копать и ночевали там в выделенной им избе. Шли весело, с шутками и смехом.

Жена с тещей бросились к ним:

– Помогите мужика утихомирить.

Парни перед девчатами решили удаль показать – согласились. Только когда в свете фонариков увидели бегущего мужика с крестом, да еще и голого, – все мужество сменилось ужасом, и, теряя кепки, фонарики и косынки, они бросились с визгом врассыпную.

А мужик тот, покуражившись вдоволь, снова заскучал. Попробовал дома подремать – не получилось. Избавившись от жалких остатков своей одежды, около трех часов ночи вышел во двор, забрался на сруб колодца, свесил ноги вовнутрь и солдатиком сиганул вниз.