Кудя сбегал в поселковый магазин да «японцев» накупил – для веселья. Напились одеколону да легли в проход прямо в вагоне. Народ перешагиват через нас.

Лучше и не рассказывать, как доехали. И в милицию транспортну нас таскали, и из поезда чуть не выкинули…

Короче, оказались мы в конце концов за своим районным городишком, стоим на перекрестке четырех дорог – до деревни-то нашей еще пятнадцать километров ехать. Стоим, денег – ни копья, а дождик такой порет – спасу нет! Да колотит еще обоих – с «японцев»-то. А вечер на улице, темнеет уже.

Стояли мы, стояли, глядим – парень знакомый на молоковозе едет. Голоснули. Остановился, а у самого полна кабина девок напихана. Парень хороший был, полезайте, говорит, в цистерну, она пустая.

Залезли мы с Кудей в цистерну, как те джельтмены удачи. А дорога в ямах вся, трясет порато, шишки на головах только набивам. А у цистерны два люка – спереди и сзади. Мы крышки откинули, в люки эти по пояс высунулись и стоим под дождем, как танкисты. Как танкисты и в деревню приехали. На молоковозе.

А потом из Мурмашей в контору нашу бумага пришла, – при Леньке Брежневе строго было, – там написали, что мы пьяные приехали, коров не доили, не кормили и в навозе вдобавок их вымарали. С нас за это командировочны обратно высчитали.

Иногда вспоминаем с Кудей, как молоком тогда завтракали, прямо из соска. Коров-то доить мы умеем…

Записал И. К.

На Кенозерье любят престольные праздники испокон веку. Конечно, в былые времена они были многолюднее, пышнее, народ собирался со всей округи. Гуляли стар и мал, чуть ли не в каждом доме играла гармонь.

Сейчас народ повымер, молодежь разъехалась по чужим краям. И все-таки эти праздники живы до сих пор, даже в тех деревушках, где осталось по несколько домов с доживающими свой век на родной земле старичками.

Вот и в этот раз в одну из заброшенных деревенек пришел родной престольный праздник. Понаехала молодежь на лодках, чтобы поплясать под гармонь, парням – винца попить да девок полапать, да и девки были не прочь хвостом покрутить – кому что отвалится. Были тут мужички и постарше – сорокалетние бобыли. Ну, этим-то только бы нажраться бормотухи, про юбки-то они могли языком молотить, их песенка, по кенозерским меркам, была давно спета. И в такую компанию затесался Микола – отец троих ребятишек, женатик, так сказать, но любивший попроказить на чужой стороне.

Пили на берегу, на пригорке наяривала гармонь. В старом гумне плясала кадриль молодежь, слышался женский визг и команды главного «кадрильщика»:

– Прогуляемся! Поменяем дамочек!

Пили «шило» (разведенный водой технический спирт), закусывая вешним лещом из рыбника, спертым Миколой из домашних запасов жены. Его собутыльники – два братана-бобыля, Ванька и Санька, – быстро осоловели. А Миколе хотелось и пить, и петь (в кои-то веки вырвался из дому).

Он несколько раз затягивал песню «У церкви стояла карета», но дальше первого куплета дело не шло: не помнил слов. И братаны помочь не могли – у обоих уже языки не ворочались.

Тут Миколе пришли на ум слова другой песни.

– Я ехала домой… – запел он.

Но дальше опять не получалось, память будто отрубило. Плюнув на песню, Микола опрокинул в одиночестве стаканчик «шила» и стал думать, что делать дальше. Братаны похрапывали рядом на траве. Машка-курва, с которой Микола не раз проводил веселые минутки в старых заброшенных амбарах, а то и на лесных межинах, на праздник почему-то не приехала, хотя и сговаривались. Надо сказать ради справедливости, что был Микола однолюб, чем и гордился перед сотоварищами: любил одну жену и одну любовницу, других баб не признавал.

Стало темнеть. Пляска на гумне закончилась. Ревели моторы – лодки одна за другой покидали гостеприимный берег. В Миколиной голове опять застучала песенная строка: «Я ехала домой…» А что? И впрямь пора, женка все глаза на озеро выглядела. Встреча с ней не сулила ничего хорошего.

…Видно, он тоже вздремнул. Когда встал на ноги, братанов на траве не оказалось. То ли на гумно спать ушли, то ли с какой-нибудь компанией уехали. Выпивка кончилась – дружба врозь.

Микола залез в лодку, отпихнулся от берега, с первого рывка завел свой «Ветерок» и покатил к дому. Над озером сгустилась непроглядная темнота, но это не беспокоило гуляку. Ему было не впервой шастать по ночному озеру. И тут, уже на полпути до своей пристани, Микола вспомнил, что в сундучке для ключей у него поллитровка водки, предназначенная для встречи с Машкой-курвой, так жестоко обманувшей его.

Микола, не раздумывая, откупорил бутылку и приложился. Раз, другой… Незаметно закемарил. Склонил голову на грудь. Очнулся внезапно (видно, ангел-хранитель толкнул в бок).

Впереди на фоне ночного фиолетового неба увидел очертания крыш. Наконец-то приехал…

В дом Микола пробрался через двор, не хотел будить женку. В коридоре разул сапоги, разделся. Тихонько зашел в избу (дверь даже не скрипнула). В темноте на ощупь добрался до кровати и юркнул под одеяло, весь холодный, как налим.

Рядом на подушке слышалось ровное посапывание и причмокивание во сне губами.

– Умаялась, ждавши меня, подлеца, – пожалел Микола свою супружницу. Но тревожить ее не стал. Сон уже каменной глыбой наваливался на него…

Очнулся Микола от громкого разговора, голоса были ему незнакомы. Не открывая глаз, прислушался.

– Ну, мамочка, даешь ты стране угля, хоть мелкого, но много.

– Да не знаю я, откуда он на мою голову свалился!

– Ну, если батя об этом узнает, обеим нам жарко будет! Что делать-то? И разбудить-то невозможно.

Микола ничего не понял про уголь, который на чью-то голову свалился, про батю, от которого жарко будет.

«Какого же хрена чужие бабы-то у нас делают?» – подумал со злостью Микола и приоткрыл один глаз. За столом сидели тетка Авдотья со своей дочерью Любочкой – первой красавицей на Кенозерье, студенточкой, приехавшей на каникулы.

Жили они в соседней деревне. С мужем Авдотьи, Степаном, у Миколы была давнишняя вражда из-за покосов, и потому в гостях друг у друга они в жизни не бывали.

«Какая нечистая сила этих дур-то к нам принесла?» – опять засвербило в мозгу, вспомнилась вчерашняя пьянка. Микола приподнял голову – изба явно была не своя. «Где же я?»

– Во! Выспался! Ну-ка, рассказывай, как ты в мамкину кровать-то вполз? – закричала на него Любочка. – Да ты знаешь, что отец с тобой сделает, если про такое узнает? Голову оторвет! И скажет, что так и было!

Микола присел на кровати, прикрывая сырые кальсоны одеялом. И ужаснулся: это же надо, забраться в постель к Авдотье! Степан и в самом деле за такие шуточки может просто где-нибудь в лесу или на озере пристрелить. Два года в колонии трубил за драку. От такого всего можно ожидать. А где же сейчас он?