Я не стал экспериментировать и проверять надежность этого колпака. Про базу, которую мы, похоже, нашли-таки в далекой глухомани, я рассказал. Про мрачные мысли Тонио — нет. Лишь спросил, действительно ли он страхует Кэт в ее рискованных вылазках во внешний мир.

— Он рассказал тебе? — спросила Бет тревожно.

— Нет. Я сам догадался.

— Он давал слово, что никому не расскажет.

— Ты не волнуйся, слово он сдержал. Но, может быть, мне лучше знать хотя бы то, что знает Тонио. Он ведь мне ничего не рассказал даже после того, как я догадался.

Бет вздохнула и согласилась.

— Конечно, тебе нужно знать и то, что знает Тонио, и то, что знаю я. Дело в том, что мне не так просто сообразить, что я тебе еще не рассказала просто потому, что руки не дошли.

Бет посмотрела на меня умоляющими глазами и спросила:

— Ты там никому не обещал отдать то, чего не знаешь в своем доме?

Я улыбнулся ей в ответ.

— За кого ты меня принимаешь? Я не знаю даже, где у меня дом, не говоря уж о том, чем этот дом укомплектован.

Бет положила руку на мою макушку.

— Трудно тебе, Ванюшка, маленький мой? Как нарочно все на тебя валится. Словно ждало, пока ты подставишь плечо. Наш дом на Круге… Он очень ревнивый, поэтому кажется, что все другое как-то не всерьез. Я знаю это ощущение, но тоже забыла тебя предупредить. Жалко, что лето выдалось такое сумасшедшее, мы ни разу не навестили свой дом. И сейчас, наверно, лучше постараться все здесь уладить, а потом перебраться на Круг.

— Перебраться?

— Нет, не навсегда. Но рожать лучше там.

Я, видно, замер, и Бет правильно меня поняла.

— Да ты не бойся, вилы родами не умирают, и вообще нам все это легко… Со мною ничего плохого не случится, но только ты должен быть рядом.

— А иначе ты умрешь от тоски?

— Да, — ответила она вполне серьезно. — Так бывало, к сожалению.

На другой день Бет вызвала Тонио и велела поделиться со мной информацией и впредь не делать между ней и мною различий в секретных государственных делах. Сделав это заявление, Бет предоставила нам возиться с вышеназванными делами и удалилась. Тонио взглянул ей вслед, и у меня мелькнуло подозрение, что ему все уже понятно. Но он сказал лишь, что ничего еще не успел уточнить, но мой прошлый заказ — несколько толковых людей, которые способны нести дозор в горах, — он выполнил. И мы можем с ними встретиться.

— Они нас где-то ждут? — спросил я.

— Не то чтобы ждут, — сказал он несколько смущенно, — они уже присматривают за границей, но не совсем там, где нужно. Я назначил им встречу с тобой на той неделе, в среду. Ты поимей в виду.

Мне стало весело от этого самоуправства, и я спросил:

— А что мне еще поиметь в виду?

Тонио задумался, покосился на меня с некоторым сомнением (всерьез ли я спрашиваю или это королевское ехидство) и сказал:

— Хорошо бы тебе как-нибудь узнавать, когда открывается граница. Сможешь?

— Попробую.

— Тогда, наверно, все.

— Удачи тебе, — напутствовал я его, и он отправился «уточнять» свои (и мои) зыбкие подозрения.

А моя жизнь, как ни странно, потекла спокойней и ровней, чем прежде. Мы обитали теперь во дворце. Он стоял за городом в окружении больших садов. Бет терпеливо приучала меня и Кэт уживаться под одной крышей. Это оказалось не так уж трудно, потому что дворец был немерено велик. Мне показалось, что Кэт, выставив нас весной из главной резиденции, скоро об этом пожалела. По крайней мере, теперь она все время была с нами, и от этого всем стало как-то легче. По утрам мы собирались за белым столиком на лужайке, которую окружали розы, вымахавшие чуть ли не в рост человека. Розами занималась Кэт. Увидев в первый раз мое изумленное восхищение, она осталась довольна и каждый раз ставила на стол новый букет, изысканный и замысловатый.

В начале октября планировался грандиозный праздник — своего рода день урожая, или дожинки. Кэт вдохновенно составляла программу увеселений, обсуждала с городским начальством детали иллюминации и фейерверка, с поварами — меню праздничного ужина и сочиняла наряды для Бет и для себя. На меня она только покосилась — как мне показалось, без воодушевления — и никаких дизайнерских предложений не высказала. Учитывая экстравагантность ее затей, я лишь порадовался тому, что не вызвал у нее вдохновения.

Глядя на Кэт, я отмел самые мрачные из наших опасений. Никакого сознательного вреда своей стране она, конечно, не причиняла. Если какой-то супостат и выуживал у нее информацию, то делал это с помощью хитрых уловок. И даже в такое мне трудно было поверить. Вечерами мы сидели в уютной маленькой гостиной каждый со своим тихим и спокойным делом — Кэт с шитьем или вышиванием (придуманный наряд она любила сшить сама — весь, до последнего стежка), Бет с книгой, я с трудами Кроноса (о них чуть позже). И мне тогда начинало казаться, что все мои тревоги — вздор и нам ничто всерьез не угрожает.

Идея Тонио о том, что мне бы лучше знать, закрыта ли граница, в любом случае была здравой. Помочь в этом мог Кронос, и я отправился к нему. На сей раз я предпочел постучать в дверь, ведущую прямо в его башню. Кронос встретил меня сначала с приветливой настороженностью. Я объяснил ему, что мне нужно, а потом вдруг решился и честно рассказал зачем.

Кронос задумался.

— Прибор я вам, конечно, сделаю. На это уйдет примерно месяц, — ответил он. — Хотите посмотреть, как он работает?

Я сказал, что хочу, и он повел меня в свою лабораторию и стал рассказывать о том, чем занимается, — сначала сдержанно и кратко, потом, по ходу расспросов, все более подробно и вдохновенно.

Физикой я никогда не восторгался — не тот, наверно, склад ума, но физика чудесного меня заворожила. Мы с Кроносом проговорили в тот раз часа четыре, и он был откровенно рад, что кто-то осознает суть и смысл его занятий хотя бы приблизительно. Я честно признался, что для меня его штудии — темный лес.

— Но это действительно темный лес, — улыбнулся Кронос. — Ведь этого никто в мире не знает и не понимает. Я работаю много лет, и у меня все время было двойственное ощущение. С одной стороны, я представлял, что результаты моих исследований ни в коем случае нельзя никому показывать. А с другой стороны, мне казалось, что когда-нибудь они будут необходимы. И я записывал то, до чего сумел дойти.

Он показал пачку толстенных рукописных книг с подробной записью его исследований. Я понял, что все это прямо касается лично меня, и попросил разрешения вникнуть в его труды. Кронос торжественно вручил мне два первых тома, назвал пару необходимых справочников (на немецком языке, естественно) и десяток монографий, которые, по его словам, наверняка хранились в старом доме. На прощанье он пообещал дать мне знать, если граница вдруг откроется, и просил, если что-то будет непонятно в его записях, спрашивать без стеснения, в любое время. Я вникал в эти труды и чувствовал, что мир становится для меня как-то нормальней. Последние полгода я слишком много бегал, прыгал, ездил верхом, и вообще нагрузка физическая сильно превышала умственную. Кронос подкинул мне серьезную работу. Не зная обобщенной формулы (которую знал я), он подробно исследовал процессы, связанные с перепадом энергий и фокусами времени, и это было захватывающе интересно. Кэт и Бет к моему чтению не присоединились. Кэт отмахнулась и сказала, что предпочитает жить, а не копаться в формулах. Бет виновато улыбнулась и призналась, что ей сейчас совсем не хочется о чем-нибудь серьезно, с напряжением думать, и она очень рада, что для этого есть я.