—Мартынов, чего вертишься?— грозно спросила она.— Неготов?

—Отчего же,— улыбнулся я.— Готов.

—Почему непишешь?

—Аясразу готов ответить. Экзамен жеустный? Устный. Вот удоски ирасскажу, изадачку решу.

Инна Николаевна неповерила, вскинула брови. Как это так, весь год стройки начетверку перебивался— ивдруг решил блеснуть эрудицией.

—Можно?— Явстал.

Сейчас выйду, устрою шоу, она отвлечется, идрузья воспользуются шпаргалками.

—Ну, давай.

Яначал рассказ, рисуя надоске фигуры, специально вних тыкал, чтобы Инка смотрела, писал неразборчиво, асам поглядывал, как все лихорадочно списывают. Учительница для приличия тоже поворачивалась, нодрузья успевали спрятать шпаргалки.

Пришла очередь задачи, язачитал условие, рассказал правило икакими формулами воспользуюсь, решил ееиторжествующе улыбнулся.

—Вот что тыцелый год делал?— восторженно проговорила она.

—Зрел, зрел исозрел,— отшутился я.— Хотите еще задачу решу, посложнее?

Гаечка прыснула, покосилась научительницу.

—Ненадо. Это однозначно пять! Удивил, Мартынов, удивил. Иди, пусть следующий заходит. Только сдоски вытри.

Явытер, аона двинулась вдоль ряда— шпаргалки проверять. Зависла над Рамилем, как вражеский беспилотник, заглянула ему влисток. Япоказал друзьям скрещенные пальцы ивышел изкабинета, уступая дорогу Барановой.

—Нуче?— спросила она, ивсе меня обступили.

—Подобные треугольники, отчитался я.Трапеции.

Баранова поморщилась.

—Нуидрянь. Ачетак быстро-то? Сошпорой запалили?— Вееголосе послышалось торжество.

—Данет. Отстрелялся. Пять. Тема-то дерьмо, азадача легкая. Удачи, Яна.

—Дапошел ты!— расстроилась моему успеху она.

—Злая ты,— улыбнулся я,— новсе равно удачи.

Явстал уокна дожидаться остальных. Через минут семь вышел красный Илья, показал пятерню ипохвастался:

—Все скатал! Аона запалила ипрям давай меня обыскивать!— Одноклассники повернули головы инавострили уши.— Покажи, говорит, руку! Аядотого шпору— нажвачку— ипод стол! Ха! Явыиграл!

—Анаши что?— поинтересовался я.

—Пишут. Вроде все нормально, мыжевместе учили.

Яощутил пристальное внимание, огляделся изаметил, что Желткова наменя пялится, чуть лиязык невывалив. Илья тоже это просек, захихикал иобратился кней:

—Люба, атывыучила что-нибудь?

—Яучила!— гордо сказала она ипригладила ежик волос.

—Ашпоры писала?

—Писала!— Она задрала юбку, показывая пришпиленные кподолу бумажки.

Юлька Семеняк закрыла рукой лицо иотвернулась. Девчонки захихикали.

—Молодец,— похвалил я, инаеещеках вспыхнули алые пятна, она заулыбалась ипотупилась.

—Выше, выше юбку задирай,— запоздало посоветовала Натка Попова, игрянул смех, Желткова приобрела цвет переспевшего помидора.

Вэтот момент изкласса вырвалась Гаечка, ееобступили девчонки, судя порадости налице— унее тоже «отлично».

Чабанов получил пятерку, Минаев иМеликов почетверке.

Кто-то вподвале ширку варит, амы, вот, грызем бетон науки, Инну Николаевну удивляем.

Никому ненравилось учиться, потому что учителя внашей школе рассказывали очень нудно. Одна историчка была интересная, ноона унас невела. Гораздо позже яосознал, что математические задачки— это все равно что головоломки или кроссворд, когда некоторые буквы открыты. Афизика— так вообще целая вселенная, анешкольное нудное «прямо пропорционально иобратно пропорционально», которое для шестикласскника, как непонятное заклинание, которое тупо нужно заучить.

—Нуче, отмечать?— просиял Рамиль ираспахнул сумку, откуда выглядывала бутылка водки.

Мыпереглянулись.

—Уговор помнишь?— строго сказал я.— Никакого бухла, курева или чего похуже.

—Даникто неузнает!— Онподмигнул.

—Язавас поручился ислово дал. Если хочешь, вон, иди сКаюком бухать. Нам такого ненадо.

—Да!— буркнул Чабанов, япродолжил:

—Иначе чем мыбудем отличаться отвсего днища, что вокруг? Натаха моя, вон, курить перестала.

Перспектива быть особенными очень нравилась подросткам, сам таким был. Все дымят я— никогда инизачто, все бухают иходят девок клеить надискач, ядома сижу— это дело недля избранных. Рамиль вроде расстроился, нонастаивать нестал, грустно добавил:

—Уменя колбаса есть копченая…

Илья воскликнул:

—Колбаска— это другое дело!

Мыпобежали вподвал. Это была уже совсем нетапыльная замусоренная помойка, куда мыспускались всамый первый раз. Помимо дивана, тут появилась раскладушка, два самодельных табурета, которые Димоны сделали натрудах. Вместо татами— три видавших виды полосатых матраса. Ноглавное— стены! Наодной Боря нарисовал Шреддера вдва человеческих роста, тянущего вперед кулак, увенчанный шипами. Краски были нам непокарману, икаждый приволок, что было. Получился Шреддер черно-сине-серебрянкой крашеный, новполне узнаваемый. Назаднем плане раскинулось, конечно же, измерение Икс имаячили Рокстеди сБибопом. Другую стену украшала надпись «Металлика», анаплакате Борис нарисовал бородатого байкера врогатом шлеме инамотоцикле. Аеще каждый изнас расписался накирпичах.

Минут через двадцать вдверь затарабанили, иИлья рванул открывать. Донесся топот, словно сюда бежало стадо бегемотов.

Ноэто была всего-навсего Наташка. Сестра остановилась вкоридоре, исполнила условно-эротический танец ирастопырился пятерню.

—А-ха-ха, яАмерику открывала. Южную. Уменя пятерка, ауЛялиной трояк, ауЛялиной трояк! Овца тупая, бэ-э-э, бэ-э-э!

Вот теперь понятна причина Наташкиного рвения: она папаше пытается доказать, что лучше падчерицы, ноему-то все равно. Наверное.

—Так что, унас сЛялиной война?— усмехнулась Гаечка ипотерла руки.

—Мочи сисястых!— воскликнула разошедшаяся сестра.

—Тыбыпожалела ее,— сказал я, пытаясь напустить вголос трагизма,— потому что папаша наней теперь злость срывать будет.

—Не-на-ви-жу!— воскликнула Наташка, указала пальцем наГаечку.— Итыненавидь.

—Ладно,— пожала плечами она.

Наместе Лялиной ябысменил школу. Урезонивать Наташку бесполезно, кблагоразумию взывать— тоже. Ужочень отец постарался отравить еедушу ненавистью.

Водку Рамиль больше непредлагал. Колбасы, накоторую все так рассчитывали, оказался жалкий огрызок, икаждому досталось подва кусочка. Ноголод никого непогнал домой.

—Давайте вмафию!— предложил Рамиль.

—Аидавайте,— поддержал его я.— Жаль Борьки нет, чем больше народу, тем лучше.