Когда поспели к шанцам, их уже как не было: шведы разрушили. Они уже собирались уходить, и солдаты тащили по дороге пятерых связанных казаков, судя по всему, оставшихся верными боевой дружбе и принявших здесь бой. Фома повёл стрельцов в атаку. Драгуны пошли в обход. Загремели мушкетные выстрелы.

– Гравий! – вдруг закричал Хлопов, указывая на высокого шведского офицера в блестящей кирасе, который, прислонившись к пушечному лафету, умело орудовал длинной шпагой. – Он мой!

– Стой! – Василий подхватил с земли бердыш убитого стрельца и бросился за приятелем.

– А! Предатель! – узнал, несмотря на отросшие до плеч волосы, своего бывшего драгуна Граве. – Ты ведь знаешь: за предательство – смерть!

– Тебе смерть! Я по своей земле хожу! – замахнулся на майора саблей Хлопов. Их клинки скрестились. – Смерть тебе и всем шведам и немчинам, что сели на земле русской и кровь нашу сосут!

– Ивашка, я иду! – вопил Свечин, неловко отбиваясь от напавшего на него спешенного рейтара.

– Ну иди, – вырос перед толмачом Фома и, отбив древком удар палаша, проткнул протазаном рейтарское горло.

И почти успел попович на помощь другу, но, замахиваясь бердышом на Гравия, с ужасом увидел, как длинная шпага майора отвела саблю Хлопова и вошла в грудь возле сердца. Быстро выдернув клинок, офицер ловко увернулся от удара бердышом и огрел Свечина рукояткой шпаги по голове.

– Дело сделано! Отходим к лодкам! – крикнул шведам комендант.

Пятеро рейтар тут же заняли позицию перед майором и, отбиваясь палашами от наседавших стрельцов, дали ему возможность спокойно покинуть поле боя, на котором вперемешку лежали тела шведов и русских.

– Ну, отбились, – подойдя к воеводе, улыбнулся Аким со своим излюбленным оружием – обыкновенном топором, ещё крепко зажатым в правой руке. – Показали шведам!

– То шведы нам зубы показали! – зло ответил Потёмкин. – Седни ж скажу Назару: пусть берёт казаков и уходит!

Стрельцы принесли и положили у ног воеводы тела Свечина и Хлопова. Фома склонился над отроками.

– Толмач без памяти, но живой. Шелом спас. А Ивашка – отходит.

– Вишь, воевода. Не поймал я Гравия, как та скопа рыбу, – раздался тихий голос ловца жемчуга. – Схоронить меня вели у Невы. На ней вырос, у ейного берега и помираю. Тут и лежать останусь. Нет на свете белом лучше места.

– Сполним. И отпоют тя как след! – пообещал воевода.

– Ещё просьба. В кафтан, в ворот, Сёмка знает, я две жемчужины зашил. Возьми их, воевода, отдай в монастырь, какой – сам реши. Пущай поминают всех православных, в боях со шведом на Неве погибших.

– Сделаю, – кивнул головой Потёмкин.

– Сёмке скажите… – Хлопов не договорил. Фома Извеков закрыл глаза храброму воину.

…Василий на третий день начал вставать – Аким выходил парня! У его ложа преданно дежурил Семён, невесёлый после похорон Ивана Хлопова.

– Эх, жаль не узнаю, что мне Ивашка сказать хотел, – искренне горевал казак.

– Вестимо: чтоб ты за него шведу отомстил! – объяснил ему Аким.

– Пожалуй что так!

Семён остался с дедом. Ещё полторы сотни казаков решили продолжить войну с ясаулом и воеводой. Остальных Назар увёл зимовать в Новгородскую землю.

Воеводу в эти дни попович почти не видел: Потёмкин был занят отправкой наряда. Можжары и пищали грузили на струги, отправляли к Ладоге. Горн пока не нападал, выжидая удобный момент.

Наконец в середине месяца русский полк отправился в путь.

Невесёлые думы одолевали стольника. Кутаясь в лисью шубу – без неё, спасительницы, студёный ветер продувал насквозь – он думал: как хорошо всё начиналось, сколько побед над шведом одержано – и на тебе, отходим! Всё потому, что войска для штурма было мало, подкреплений не слали. Теперь когда сюда вернёмся! На Руси да, быстро ездят, но и долго запрягают! Разве дети этих несмышлёнышей, когда вырастут, с ружьями в руках выбьют шведов в море? Воевода невольно задержал взгляд на малыше лет трёх, ехавшем на телеге и опасливо озиравшимся по сторонам, прижимаясь к мамке.

– Стой! – Пётр Иванович натянул поводья, и Яхонт застыл как вкопанный. Потёмкин неторопливо слез с верного коня, повёл в поводу.

– Куды подашься? Всё ж баба с дитём! – спросил правившего лошадью мужика стольник и протестующе махнул рукой, мол, шапку не снимай.

– В монастырски владенья каки подамся, – степенно отвечал крестьянин.

– На Бежецкий верх? В Алексеевский монастырь?

– Али в Тихвинский монастырь подамси.

– В Тихвинский иди, – посоветовал Потёмкин. – Тама, ведаю точно, тем, кто от шведа ушёл, помогают. Десять рублёв дадут двор построить, на лошадь да корову. А ишо десять четвертей ржи, пшеницы, овса да ячменя получишь. И два лета никои поборы с тя брать не будут!

– Ну-у? – удивился крестьянин.

– Вот те и ну! А ишо наш всемилостивейший государь разрешил таким как ты селиться на дворцовых землях.

– И быть под самим государем? Как какой помещик? Не под боярином каким али игуменом? – встрепенулся мужик, глаза его загорелись.

– Ну, хватил! Как крестьянин! Но – под государем. Царь повелел кажному по восемь рублёв из его казны выдать, да на семью по рублю. Да из дворцовых житниц вас оделят!

– Благодарствую, милостивец! Уж лучше под царём православным быть, нежель под каким боярином-кровососом, – скинул-таки шапку мужик. – Спаси тя, Бог, воевода! Милостивец! Ан думал, в хлад и глад едем!

– Молись за нашего всемилостивейшего государя! Впереди люди Олонецкого воеводы вас встретят и дорогу обскажут, – наставительно произнёс Потёмкин и отошёл от телеги.

На следующий день воевода приказал войску остановиться.

– Казна с нарядом идут в Ладогу, а мы стеречь православных от Горна будем, – решил Пётр Иванович. Верных казаков Луки он отправил охранять этот водный караван, а сам занялся устройством небольшого лагеря.

Никто не ожидал, что поднимется, почитай, вся земля, под шведами стонавшая. Потёмкин думал, что люди перейдут в рубежи царства быстро, но поток-то их не прекращался. А за русскими крестьянами крался Гордон со своими шведами.

Потёмкин расположил свой поредевший полк так, чтобы он, прикрывая колонну беженцев, принял бы на себя удар генеральского отряда.

Оставшийся с воеводой пушкарский урядник Емельян поставил несколько лёгких пушек на пригорке, но честно предупредил:

– Солдат многих картечью выбьют, рейтар – не сдержат. Не успеем перезарядить, как те доскачут!

Потёмкин выстроил в центре стрельцов Извекова. В резерве оставил солдат. Справа позицию прикрывал малый отряд русских рейтар, слева – драгуны. Шведские подсылы и даже конные разъезды не скрываясь появлялись почти у самых русских позиций, но воевода приказал без его команды не стрелять.

Потёмкин выехал на Яхонте перед строем стрельцов. К стремени жался Василий в добротной заячьей шубейке, с замотанной полотном