Что касается идеи будущей Конституанты – Учредительного, Национального Собрания (или Земского Собора), то ее значение как всероссийского органа власти по-прежнему подчеркивалось в программных заявлениях Белого движения, однако суть ее все более отличалась от первоначального учредительно-санкционирующего характера. Ввиду уже начатых белыми правительствами реформ (земельной в 1920 г., политической в 1922 г.), в ее работе становилось бы все меньше учредительного (то есть принятия законов «с нуля») и все больше санкционирующего предназначения, когда законодательные акты, уже принятые прежде белыми правительствами, получали бы одобрение Собрания. Как писал в одном из своим писем Маклакову Бахметев, «я всегда понимал роль подобного Собрания, как закрепление и придание окончательной легальности известной совокупности отношений, которые создались в процессе жизни и получили оценку времени и практическую пробу. Надо бросить теоретические размышления и тонкие юридические построения, к которым так склонны наши схоластики, и смотреть на вещи просто и прямо. Россия разрушена; ничего нет; надо практически строить, и строить как можно скорее»[273].

При всем двойственном отношении среди военно-политического руководства Белого движения к «общественному влиянию», к представительной власти игнорировать роль этих факторов в 1920–1922 гг. было уже невозможно. Главным становился уже вопрос не о том, быть или не быть представительным структурам, но об их составе и компетенции. Считалось, что состав будет определяться избирательным законом, в котором усилится представительство «несоциалистической», цензовой общественности. На этом принципе предполагалось построить деятельность собраний и в белом Крыму, и в Приморье. Но опора на «несоциалистическую общественность» не исключала участия «социалистических элементов» – в том случае, если они стояли на антибольшевистских позициях. В этом отношении снова, как и в 1917–1918 гг., возникла предпосылка создания единого «антибольшевистского фронта», но при центральном участии в нем военно-политического руководства Белого движения, требовалась политическая программа, объединяющая всех участников антибольшевистского фронта.

Особенности формирования и функционирования военно-политической структуры Белого движения в Таврии весной – осенью 1920 г.

«Кризис доверия» к власти в феврале – марте 1920 г. Предпосылки и последствия «смены командования».

Февраль и март 1920 года на белом Юге отличались не только неустойчивостью фронта. Укрепление власти, достигнутое благодаря компромиссу военно-политического руководства с южнорусским казачеством, казалось бы, давало шансы на продолжение «борьбы с большевизмом». Но одновременно с этим появились новые признаки недоверия к власти, исходившие, как тогда говорили, «справа», от консервативных кругов. Если на Кубани оппозиция «деникинскому курсу» пользовалась лозунгами «самостийности» и «усиления демократизма», то в Крыму была заметнее оппозиция тех, кто считал проводимую Деникиным политику чересчур «либеральной». Серьезные последствия имели разногласия между Главкомом ВСЮР и командующим Кавказской армией генерал-лейтенантом бароном П. Н. Врангелем. В течение лета 1919 г. Врангель несколько раз обращался в Ставку с требованиями подкреплений на царицынское направление (например, телеграмма от 16 июля № 01549), убеждал командование ВСЮР в правильности нанесения удара на соединение с Восточным фронтом адмирала Колчака через заволжские степи (хотя данная стратегическая перспектива была в то время более чем сомнительная). Но его рапорты не носили еще «политического» характера. После принятия от генерал-лейтенанта В. З. Май-Маевского должности командующего Добровольческой армией в рапорте в Ставку Главкома ВСЮР от 9 декабря 1919 г. отмечалось уже «полное неустройство нашего тыла» и давалась красноречивая оценка низкой боеспособности воинских частей: «Беспрерывно двигаясь вперед, армия растягивалась, части расстраивались, тылы непомерно разрастались. Война обратилась в средство наживы, а довольствие местными средствами – в грабеж и спекуляцию. Население, встречавшее армию при ее продвижении с искренним восторгом, исстрадавшееся от большевиков и жаждавшее покоя, вскоре стало испытывать на себе ужасы грабежа, насилий и произвола. В итоге – развал фронта и восстания в тылу. Армии, как боевой силы, нет». Набор предлагаемых мер был в целом характерен для военных руководителей Белого движения и определялся на разных фронтах примерно одинаково: сокращение тыловых учреждений и отправка их личного состава на фронт, сокращение линии фронта и мобилизация тыловых ресурсов, милитаризация транспорта и военного производства. Несколько иной характер носил рапорт Врангеля от 25 декабря 1919 г. В нем впервые звучали уже и политические соображения. Отдавая должное господствовавшим в то время тенденциям, Врангель затронул вопрос о создании власти, построенной на федеративных началах, и об отказе от категоричности лозунга «Великой, Единой и Неделимой России». Он считал необходимым признать общеказачью власть, сохранить неизменными имеющиеся структуры управления в казачьих областях (казачьи парламенты и правительства): «Рассчитывать на продолжение казаками борьбы и участие их в продвижении вторично в глубь России нельзя. Бороться под знаменем «Великая, Единая и Неделимая Россия» они больше не будут, и единственное знамя, которое, быть может, еще соберет их вокруг себя, может быть лишь борьба за «Права и Вольности Казачества», и эта борьба ограничится в лучшем случае очищением от врага казачьих земель». Но, признавая самоуправление казачества, Врангель в то же время считал, что командованию ВСЮР следовало бы отказаться от сотрудничества с ним и создавать новый антибольшевистский фронт на Западе и Юго-Западе, используя поддержку Польши и координируя действия с Северо-Западной армией генерала Юденича. В этом варианте основной базой Белого движения становился район Новороссии (Херсонской, Екатеринославской и Таврической губерний), где белая власть могла «опереться на коренные русские силы». Это гарантировало бы командование от ненадежных коалиций с казачьими политиками. Рапорт от 25 декабря вполне соответствовал настроениям Врангеля после проведенного им «кубанского действа». Позднее, в интервью газете «Свободная Речь», оценивая «смену курса» и создание «Южнорусской власти», Врангель говорил, что «видит компромиссы», будучи «их непримиримым врагом», и «считает, что компромиссы сгубили Россию»[274].

Одним из первых среди тех, кто стремился усилить влияние Врангеля, был Государственный контролер в Особом Совещании – В. А. Степанов. Известный своими монархическими взглядами, Степанов в январе 1920 г. небезуспешно добивался согласия генерала Шиллинга на назначение Врангеля его помощником по военной части. Еще более заметным было влияние лидера консервативного Совета Государственного Объединения России, одного из ближайших помощников П. А. Столыпина – А. В. Кривошеина. В условиях назревавшего военно-политического кризиса конца 1919 г. ряд деятелей Совета постепенно переходили в оппозицию к Особому Совещанию. Политика Национального Центра, руководимого Н. И. Астровым и М. М. Федоровым, признавалась Советом ошибочной. Несмотря на сближение позиций по ряду вопросов (признание верховенства Российского правительства адмирала Колчака, отказ от уступок «самостийникам» в вопросах о территориальном устройстве России, признание необходимости реформ земельной и местного самоуправления) и вхождение Кривошеина в состав Особого Совещания (правда, в должности «министра без портфеля»), полноценного сотрудничества между либеральным и консервативным секторами южнорусской общественности наладить не удалось. Кривошеин в конечном счете был обвинен в попустительстве финансовым злоупотреблениям одной из коммерческих структур и уволен со службы. И хотя уже в январе 1920 г. он получил назначение на должность заведующего продовольственным снабжением тыла, симпатий к нему со стороны Ставки Главкома и деятелей бывшего Особого Совещания не прибавилось. Именно в январе 1920 г. разрозненные прежде действия консервативной оппозиции начали концентрироваться в единой группе, хотя и не носившей оформленного характера, но, несомненно, влиятельной. Ее активными участниками, помимо самого Врангеля, можно было считать неизменного его соратника генерал-лейтенанта П. Н. Шатилова, Кривошеина, бывшего председателя Особого Совещания генерал-лейтенанта А. С. Лукомского, командующего Черноморским флотом вице-адмирала Д. В. Ненюкова и начальника его штаба контр-адмирала А. Д. Бубнова. «Моряки» были наиболее активными сторонниками Врангеля, предлагая сделать его «диктатором Крыма» взамен генерала Шиллинга. Ими была озвучена схема передачи власти в форме добровольной отставки Шиллинга и незамедлительного, без законной санкции Главкома ВСЮР, вступления в должность Врангеля. Однако жесткое условие Шиллинга «сдать должность только с разрешения Главнокомандующего» и своевременное информирование им штаба ВСЮР нарушило планы заговорщиков.