мечу не потянулся. Страха не было, только любопытство.

«Ты кто?» – только подумал и тут же получил ответ.

«Я тот, кто пришел в свет до тебя и уйду позже». – Старик смотрел на Константина Германика, не разжимая губ, но тот все отчетливо слышал и понимал.

Вот что имел в виду Овдий, когда сказал о колдуне, что тот «говорит молча»! В отличие от варвара, римлянин не удивился: во время службы Египте и не о таком доводилось слышать!

«Как ты узнал о лодке и обо мне?» – молча спросил Константин Германик.

Старик не отреагировал. Подошел к трупу убитого подростка, присев, внимательно посмотрел на него:

«Он поймал твою стрелу, трибун. Железные люди хотели устроить у нас ловушку, предлагали всем убраться подобру-поздорову. Женщины уже было согласились, но мальчишки похватали самодельные копья и побежали на насыпь. Лучники их сразу постреляли».

«На то и война, – оборвал римлянин местного фокусника. – Как говорить, не открывая рта, этим не удивишь того, кто вырос в египетской Александрии. Там на улицах полным-полно шарлатанов, подобных тебе. Что ты хотел мне сказать, старик?»

«У твоего сына сегодня забилось сердце», – волхв с усилием выпрямился и поковылял обратно в землянку.

– Что ты мелешь, старый пень! – прокричал ему вслед Германик. – Мой сын через месяц на свет появится, сердце давно бьется.

На пороге хижины старик обернулся: «Не торопи судьбу, римлянин. Твой сын снимет твой перстень с тебя, но без тебя».

Трибун непроизвольно глянул на перстень. Изображение подземного демона вдруг сдвинулось, ноги-змеи на мгновение сплелись, выбросились вперед, словно в странной пляске. Перстень вспыхнул… Нет, конечно же! Не вспыхнул, а взблеснул на солнце! Константин Германик протер глаза. Показалось.

Глава ХХХI

Ученый спор атеиста и солдата

Когда белая призрачная фигурка старика скрылась в черной раззявленной пасти землянки, римлянин повернулся к Люту-Василиусу. Тот глядел на него в полном недоумении:

– Трибун, ты здоров или подхватил лихорадку от Овдия?

– А что произошло?

– Да ровным счетом ничегошеньки, если не считать, что вы с колдуном сначала пронзали друг друга взглядами, словно германскими копьями-ромфеями, а после ты как заорешь! Что-то про сына, но я растерялся от неожиданности и не разобрал, что именно.

– Не надо оно тебе, – сухо ответил Германик, в который раз отметив, что чем ближе к озеру Нобель, тем больше крещеный Василиус превращается в речного пирата Люта. Попробовал бы он так заговорить с трибуном в Персидском походе! Да что там в походе! Попробовал бы запанибратски обратиться к нему в Константинополе!

– Командир, а ты заметил, что среди трупов практически нет молодых женщин и детей? – Лют-Василиус вдруг переключился на другую тему.

Трибун не подал виду, но вынужден был сознаться, что информация действительно важная. Как это он сам пропустил?

– Да, давно, – быстро отреагировал он. – Хотел тебя проверить, заметишь ли…

– А что тут замечать? – удивился Лют-Василиус. – Молодых женщин и девок, детей постарше взяли в плен, коль их среди убитых нет. Только не понимаю: зачем готам с ними возиться, ведь продать их тут некому. Кругом анты, обозленные донельзя.

– Действительно, – вслух подумал Константин Германик. – Однако Атаульф что-то задумал, он быстр на неожиданные решения.

– Командир, а не мог он домой собраться? – с плохо скрытой надеждой спросил Лют-Василиус. – Что-то мне не по себе становится от одной мысли, что готский офицер готовит нам новую засаду.

– Нет, – решительно возразил трибун. – Насколько я успел понять Атаульфа, он ни перед чем не остановится. Теперь вот пленных баб да детей с собой потащил. Разве что Митра знает зачем.

Разведчики поспешили покинуть мертвое городище, однако на подходе к лодии их ждал неожиданный сюрприз. Уже издалека стали слышны крики, видна какая-то возня. «Что они: схватились с кем-то?» – встревожился Германик.

Трибун с фракийцем пробежали до воды шагов сто, когда гребцы на лодии, сев на банки, подогнали речной корабль к берегу. Теперь стало отчетливо видно, что посреди большой лодки буйствовал Маломуж, солдаты во главе с Тирасом тщетно пытались его обуздать, отчаянно бросаясь в рукопашную, чтобы повалить анта и связать его толстыми веревками.

– Кроме франка еще один сумасшедший?! – рассвирепел командир. – Проклятое городище, проклятый старик!

– Не совсем так, – резво возразил Лют-Василиус, прислушавшись к пронзительному ору анта. – Наш Маломуж, оказывается, так буйно радуется. Он кричит, что дети и жена – живы! В плену, но – целы!

– Откуда он знает?!

– Говорит, что с волхвом разговаривал.

Трибун только вздохнул:

– Лют, помоги гребцам обуздать радость нашего «медведя» и командуй отплытие!

Спустя некоторое время, когда остатки городища антов скрылись из виду, Константин Германик, пытаясь успокоиться и собраться с мыслями, принялся усиленно чесать брюхо любимому псу. Цербер тут же с готовностью перевернулся на спину, поджал лапы, высунул от счастья язык и стал похож просто на большого щенка, каким, в сущности, и был. Такое общение поднимало настроение у обоих: и пса, и его хозяина.

Идиллию прервал беззубый грек:

– Трибун, ты хотел меня видеть?

Константин Германик в недоумении уставился на актера:

– Уж кого-кого, а тебя я хотел бы видеть менее всего!

– А мне показалось…

– Что?

– А мне показалось, что ты хочешь расспросить меня о местном колдуне.

Командир с иронией посмотрел на Эллия Аттика. Безусловно, тот уже успел выведать у Люта-Василиуса подробности их разведки в антском городище. Теперь его распирает любопытство, да и сам он явно настроен высказаться по этому поводу. Пусть даже соврет, по обыкновению, но все-таки надо отдать ему должное: приведенные аналогии Аттика из древней истории занимательны и могут пригодиться в дальнейшем. Тем более что у Константина Германика затекла рука чесать брюхо Цербера, и он жестом предложил Аттику его подменить:

– Поработай за меня, а я выпью винца и удовлетворю твою пагубную страсть всюду совать свой греческий нос.

Не спеша трибун поведал Аттику о виденном и пережитом в антском городище. Надо отдать должное актеру, слушать он умел. Картинно вздыхая, громко восклицая, делая глубокомысленный вид, искренне сопереживая.

Конечно же, Константин Германик, умом понимая, что ему подыгрывают, рассказывал все-таки с удовольствием. А как же иначе? Ведь представитель древнего и мудрого народа был поражен трезвостью его решений и продуманностью поступков!

Внимательно выслушав трибуна, Аттик задумался. Потом разразился долгой тирадой, подобной проплаченной речи опытного ритора-софиста:

– Что я могу сказать, великолепный офицер и блестящий, как показал наш речной поход, боевой командир! Действительно, подобно тебе, и мне в Египте доводилось сталкиваться то ли с фокусниками, то ли с колдунами, которые умели внушать порой нелепые желания, подсказывать мысли.

Насколько