именно так, как нужно. Еще была новозеландская телятина, внушительный кусок, и какая-то ерунда в специальных банках и бутылках – здоровое питание.

Его первобытной женщине это самое «здоровое» уж точно не подходит.

Над припасами Плетнев немного приуныл.

Он не умел готовить, за него всегда это делал специально обученный повар. Его дипломы, звания, знаки отличия занимали в резюме полстраницы, и эти полстраницы рассматривались особенно придирчиво, когда повара нанимали на работу.

Нанимала и рассматривала придирчиво, разумеется, Оксана, которая с мужем-военным провела много лет в гарнизонах, пробавляясь макаронами по-флотски и свининой под майонезом.

Такая свинина называлась почему-то «мясо по-французски», хотя плетневский доктор наверняка покончил бы с собой, если бы узнал, что происхождение такого варварского блюда приписывают его родине!..

Интересно, у Нателлы есть дипломы, звания и знаки отличия?!

Когда она готовит, можно умереть от наслаждения.

Он напомнит ей про приглашение, она же сама сказала ему про обед! Бабушка в Кутаиси, погадав с утра на кофейной гуще, отправится на базар, а следом за ней потащатся Язон с аргонавтами, которые поволокут золотое руно, а за ним громогласные веселые женщины, которым бабушка с утра наобещала прекрасный день, налоговый министр с портфелем и шерстяная коза с подмигивающей мордой. Потом бабушка пойдет по соседям за тем, чего не удалось добыть на рынке. Всем встреченным на пути она станет подробно рассказывать, что вот собирает посылку в Москву, где совершенно не умеют как следует поесть и совершенно не из чего готовить.

Э?..

Соседи потащат самые вкусные овощи, травы, персики и наилучшие пожелания, и от корзин будет так пахнуть, что в аэропорту Домодедово на контроле вся очередь заплачет слезами чистой и неподдельной радости за тех, кто вскоре станет все это есть!..

Погребец с вином всегда летит отдельно.

Впрочем, можно ведь устроить и по-другому!..

Первобытный мужчина свое дело сделал, добыл мяса, хоть бы из холодильника, значит, его первобытная женщина должна развести огонь и приготовить ужин!

Все очень просто, особенно в условиях первобытности.

У Плетнева не было, разумеется, никаких подсвечников с ароматическими свечами и музыкального центра с Моцартом или Вивальди, но он вышел на лужайку и ободрал с куста то, что не успела съесть коза.

Получился букет.

Вазы тоже не было, но он нашел на подоконнике пустой цветочный горшок, налил в него воды и очень удивился, когда вода тонкой струйкой потекла ему на джинсы. Оказалось, в горшке дырка. Он вылил воду и вернул горшок обратно. За камином обнаружилась бутыль зеленого стекла, которая не протекала, и Плетнев воткнул букет в бутыль.

Романтические приготовления закончились.

Он поставил букет на стол, состроил рожу зеркалу, которое отразило, как всегда, непонятное, и подумал рассеянно, как хорошо, что у него теперь совсем другая жизнь.

В этой жизни ему принадлежит темпераментная первобытная женщина, целиком, как только может принадлежать. Она хохочет, когда ей смешно, носит оранжевый дождевик и майку с ослом и почти вытершейся Эйфелевой башней. Она очень правильно говорит, а целуется так, что при одном воспоминании у него, Плетнева, сводит затылок и еще что-то где-то сводит. Ее тело вылеплено и предназначено специально для него и для того, чтобы он делал с ним все, что заблагорассудится. В ней нет и не может быть никакой придуманной фарфоровой хрупкости, холодной стеклянной отполированности, и это не инструмент, предназначенный для работы – соблазнения мужчин.

Должно быть, потому что ей даже в голову не приходило его соблазнять, она соблазнила его так решительно и бесповоротно!..

…Я ничего о ней не знаю! О ее работе, образе жизни, друзьях.

Я знаю о ней все – как она дышит, двигается, смотрит, молчит, стонет, откидывает волосы, закрывает глаза.

С той моей женой все было наоборот. Я знал абсолютно все, кроме одного – какая она сама.

Никакая. Ее нет.

Есть нечто искусственное, придуманное отчасти ею самой, отчасти ее матерью, продиктованное образом жизни, кругом знакомых и необходимостью все время совершенствовать инструмент, предназначенный для соблазнения.

Почему я так испугался, когда все открылось? Чего я испугался?! Не мог же я на самом деле думать, что она – моя, что принадлежит мне полностью и целиком, как только может принадлежать женщина?! Зачем она мне? Нет, я всерьез любовался ею, и мне нравилось любоваться, но в любовании нет никакого смысла! Я с юности не люблю никаких картин и скульптур, даже гениальных, и имена художников путаю!..

Босиком он вышел на лужайку, сел в качалку и оттолкнулся от земли ногой.

Как хорошо.

– Ле-еш! – закричали из-за забора. – Леш, щас костер будем зажигать и мясо ставить! Тебя ждать?

– Нет! – проорал в ответ Плетнев.

– Нет?! – удивились за забором. – Опять нет, ты гляди! Че-гой-то?!

– Я дома буду ужинать!

– Да нечего у тебя там ужинать!

– Чего ты там стрекочешь, стрекоза?!

– Да не идет опять! Полдня землю кидал и ужинать не будет!

– Отстань от него, может, не хочет человек!

Плетнев качался, наслаждаясь.

Над забором возникла Витюшкина голова.

– Леш, ужинать-то давай! Может, и по стопочке! Если американский советник отвернется. – И Витюшка подмигнул.

– Нет, Вить, вы без меня сегодня.

– А то давай! – Тут он вдруг посмотрел куда-то в сторону и так удивился, что даже лысина сделалась удивленной. – Ты глянь, Леш, чего там!

– Где? – спросил Плетнев и лениво обернулся. – Коза, что ли, опять?

Ничего необычного он не увидел, угол дома, газон, который хорошо бы постричь, кусты, забор с желтыми треугольниками солнца. Из непривычного было только тихое урчание автомобильного двигателя, раздававшееся где-то довольно близко.

– Да… там… две… Две козы-то, – пробормотал Витюшка и скрылся.

Плетнев ничего не понял, встал из качалки и обошел дом.

Возле его ворот стоял длинный, как космический корабль, белый «Мерседес», а рядом с ним Оксана – бриллиантовая река переливалась на шее, стекала в декольте – и Маринка, улыбавшаяся неуверенной, детской улыбкой.

Плетнев замер.

Сердце стукнуло раз, другой, а с третьим ударом у него не стало никакого сердца. На его месте оказалось то, что было всегда, – холодный, блестящий хромированный прибор для перекачки крови.

– Здравствуй, дорогой, – негромко сказала Оксана. – Мы тебя еле нашли.

Алексей Александрович подошел, размотал новую цепь с новым замком и распахнул ворота.

– Добро пожаловать.

– Даже так? – весело удивилась Оксана. – Саша, заезжай.

Плетнев кивнул знакомому водителю и придержал створку.

– Ну, ты прямо Лев Толстой! Босой, и сам ворота открываешь! На покос еще не ходил?

– Нет еще. Здравствуйте, Оксана. Привет, Марин.

– Здравствуй, Лешенька, – тихим голоском выговорила Маринка.

Она не поднимала глаз и была очень хороша собой. Так хороша, какой может