Он понял, что спал, только когда проснулся.

Он проснулся, улыбаясь от счастья и от того, что ему прекрасно спать просто так, среди дня – невиданное дело, он даже и по ночам не спит. Впрочем, когда в последний раз он не спал ночью?..

Он повернулся, пристраиваясь поудобнее к своей первобытной женщине, которая тоже спала, разметав по дивану первобытные волосы, и положил руку как-то так, что спать моментально расхотелось, а захотелось немедленного удовлетворения невесть откуда взявшейся первобытной страсти.

Плетнев захохотал.

Диван заходил ходуном.

– Ты что?

– Я тебя хочу, – сказал он в маленькое, красное, горячее ухо, раскопав его под волосами.

– Как?! Опять?!

Она повернула голову, распахнула глаза и уставилась на него. От волнения он перестал хохотать.

– Я вообще-то цивилизованный человек, – стал оправдываться он зачем-то. – Со мной просто случилось что-то.

– И со мной, – призналась Элли и тоже положила руку так, что горючая жидкость моментально опрокинулась, разлилась далеко и широко и деловито подбиралась к тому месту, где еще тлело после недавнего пожара.

Вот-вот вспыхнет.

– Мы же взрослые, – жалобно проскулил Плетнев.

– Ты думаешь?

– Мы же можем себя контролировать!

– Ты уверен?

– Мы же должны…

Не придумав, что именно они «должны», и не в силах сдержаться, он стал целовать ее лицо, шею, грудь, неожиданно оказавшуюся великолепной, как на полотнах… Он все время забывал фамилии художников!..

Через несколько секунд он забыл вообще обо всем на свете, потому что ничего на свете и не было. Мир вновь стал первобытным, диким, только нарождающимся, со всполохами надвигающейся грозы и ревом урагана.

В следующий раз он проснулся, когда за окнами вовсю вечерело и с улицы кто-то кричал призывно:

– Ле-еша! Ле-еш!..

– Меня нет, – пробормотал Плетнев, как он всегда говорил секретарше.

– Никого нет, – сонно согласилась Элли из Изумрудного города.

– Мне кажется, вечер наступил.

– М-м-м?..

Она повозилась, подтянулась и вся легла на него, теплая, гладкая, выпуклая, довольно тяжелая.

…Я присвоил ее, и теперь она моя. Она моя собственность, мое владение, моя наложница, моя рабыня. Все молекулы, из которых она состоит, – мои. И я могу разбирать их и складывать, как только мне заблагорассудится и в любом порядке. Потому что она моя.

– Вечер? – вдруг спросила рабыня и наложница, поднялась на колени и посмотрела в окно. – Как вечер?!

Теперь она вся была перед Плетневым, абсолютно голая и совершенно первобытная, и он мог смотреть на нее сколько угодно.

Он жадно смотрел.

Горючая жидкость опять выплеснулась.

Ее грудь, оказавшаяся значительней и лучше, чем на картинах этого самого художника, чье имя он так и не мог вспомнить, была в нескольких сантиметрах от его лица, и он осторожно потрогал ее.

Она была живая, теплая и двигалась, куда там картинам!..

– Вечер, – упавшим голосом сказала его рабыня. – Солнце садится! Господи, мама, наверное, решила, что я утонула, и уже вызвала водолазов!

– Я не хочу водолазов, – пробормотал Плетнев. Он все трогал ее грудь, никак не мог оторваться.

– Мне надо бежать! – Она на ходу поцеловала его руку, вывернулась и спрыгнула с дивана. – Как это вышло, что уже вечер?..

– Я тебя не пущу.

– Я только скажу маме, что мы не утонули, и вернусь.

– Мы не утонули. Мы погорели.

Вынырнув из майки с ослом, она посмотрела на него, захохотала и упала сверху. Он немедленно схватил и прижал ее к себе.

– Даже не надейся, – сказала она, и ее глаза улыбнулись ему.

Н-да. У нее глаза. И теперь он совершенно точно знал, какие именно. И мог рассматривать их сколько угодно. Он мог рассматривать ее глаза, губы, груди, локти, колени, запястья!

Золото. Изумруды. Так красиво.

– У тебя есть расческа? Хоть какая-нибудь!

– В ванной есть.

– На кого я похожа? Бедная моя мама!..

Она вернулась, как бы причесанная, секунду постояла и снова прыгнула на него. Он снова схватил ее и прижал.

– Мне не хочется от тебя уходить, – пожаловалась она. – Вот совсем не хочется!..

Он поцеловал ее.

– Хорошо, что ты пошла сегодня на речку.

– Я каждый день хожу на речку.

– И каждый день отдаешься там разным мужчинам?

Она помолчала, рассматривая его.

– Ты красивый.

– Это точно!..

– И когда волнуешься, кажется, что ты старше. И у тебя разные глаза, знаешь? Вот этот, – она поцеловала, – серый. А вот этот, по-моему, голубой. – И она опять поцеловала.

– А почему ты лезешь купаться через кусты, а не как все люди, по песочку?..

Она вздохнула и выпрямилась.

– Я стесняюсь, – сказала она быстро. – Я… толстая. А в купальнике просто ужас, я знаю.

– Я тоже знаю, – блаженно согласился Плетнев и полез под ее майку с ослом. Там, под майкой, все было горячим, плотным, выпуклым. – Ты правильно делаешь, что лезешь через кусты! Я еще куплю тебе паранджу. От греха.

Они немного повозились на диване, все никак не могли оторваться друг от друга. Оказывается, это на самом деле трудно, почти невозможно – оторваться!..

А потом она слезла с Плетнева, подобрала с пола мокрый купальник и сказала, что скоро придет, а его джинсы в камине.

– Где мои джинсы? – поразился Плетнев.

Она откинула щеколду, вышла на террасу, солнце залило ее с головы до ног, от необыкновенных волос до длинных и узких ступней, снизу вверх кивнула ему и пропала. По доскам пола протопали ее босые ноги, и звякнул велосипед.

– Она скоро вернется, – сам себе сказал Алексей Александрович. – Она обещала, значит, придет.

Он еще некоторое время полежал, а потом встал – все мышцы болели, ныли, стенали, и он был страшно этим горд, – достал из камина джинсы с застрявшими в них плавками, кинул в таз, и тут его осенило, что нужно как следует приготовиться к ее приходу.

Все же первое свидание как-никак!..

Он наскоро принял душ – вода немного пахла рекой, и это было прекрасно и вызывало уйму всяких эротических мыслей, – побрился, добыл из саквояжа очередные джинсы и льняную рубаху ручной работы. Одежда казалась ему чужой и сидела плохо. Он закатал рукава, так и сяк передернул плечами, получше устраиваясь внутри дорогих тканей, даже ногами подрыгал.

Счет два – два, но кто сказал, что цивилизация лучше первобытности?..

Из имеретинского ужина ничего не выйдет, не пытайтесь повторить в домашних условиях. Будем исходить из того, что у нас есть. А что у нас есть?..

Плетнев сверху донизу обшарил холодильник, обнаружил помидоры черри в пластиковой упаковке, пучок привядшей рукколы – все же запасы завозились довольно давно, хоть и лежали в специальном отделении, которое не морозило, а охлаждало, не слишком сильно,