Он вгляделся в его лицо.

– Возьми себя в руки! – крикнул человек с лицом Ричарда. – Посмотри вокруг, попытайся увидеть людей, узреть правду… Сейчас ты к реальности ближе, чем был за всю неделю…

– Чушь собачья, – в отчаянии огрызнулся Ричард. Он покачал головой, отмахиваясь от всего, что говорило его второе «Я», но все же поглядел на платформу, спрашивая себя, что же все-таки ему полагается увидеть. Что-то мигнуло – на самом краю периферийного зрения. Ричард повернулся рассмотреть, что именно, но оно исчезло.

– Видишь? – прошептал двойник слишком хорошо знакомым Ричарду голосом.

– Вижу – что?

Он стоял на пустой, плохо освещенной платформе, не живое место, а унылый мавзолей.

И вдруг…

Шум и свет обрушились на него, как удар бутылкой в лицо: он стоял на станции «Блэкфрайерз» в час пик. Мимо спешили люди… Буйство огней и звуков, бурление мельтешащей человеческой массы. У платформы ждал поезд. В одном окне Ричард увидел свое отражение. И вот как он выглядел. Взгляд безумный. Недельная щетина. Вокруг рта и в бороде корка засохшей пищи. Один глаз недавно подбили, он почернел и заплыл, на ноздре набухал нарыв, воспаленно-красный карбункул. Вид запущенный, лицо и руки покрыты коростой грязи, забившейся в поры и поселившейся под ногтями. Глаза затуманенные и покрасневшие. В свалявшихся волосах какой-то мусор. Сумасшедший бомж стоял в толчее на платформе метро в самый час пик. Ричард закрыл лицо руками.

А когда отнял их, люди исчезли. На платформе снова было темно и пусто. Ни души.

Чьи-то пальцы нашарили его руку, подержали, сжали. Женская ладонь. Запах знакомых духов. Слева сидел другой Ричард. Справа, держа его за руку, обеспокоенно ища его взгляд, – Джессика. Он никогда не видел у нее на лице такого выражения.

– Джесс? – спросил он.

Покачав головой, Джессика отпустила его руку.

– Боюсь, что нет, – сказала она. – Я все еще ты. Но тебе нужно прислушаться, дорогой. Сейчас ты к реальности ближе, чем был за…

– Вы, ребята, все твердите «ближе к реальности» да «ближе к реальности», не знаю, что вы там… – Он остановился. Тут ему кое-что вспомнилось. Он поглядел на другую версию себя, на любимую женщину. – Это часть испытания? – потребовал он ответа.

– Испытания? – переспросила Джессика и обменялась встревоженным взглядом с другим Ричардом.

– Да. Испытания. У Чернецов, которые живут под Лондоном, – пояснил Ричард. И стоило ему произнести эти слова, как происходящее снова обрело смысл. – Мне нужно достать ключ для ангела по имени Ислингтон. Если я принесу ему ключ, он отправит меня домой… – Тут во рту у него пересохло, и он умолк.

– Послушай, ну что ты мелешь? – сказал другой Ричард. – Ты что, сам не понимаешь, насколько нелепо это звучит?

Вид у Джессики стал такой, будто она изо всех сил сдерживает слезы. Глаза у нее заблестели.

– Ты не проходишь никакого испытания, Ричард. Ты… У тебя был нервный срыв. Несколько недель назад. Думаю, ты просто сломался. Я разорвала нашу помолвку, ведь ты так странно себя вел, будто стал совсем другим человеком, я… я не смогла этого выносить… а потом… потом ты исчез.

По щекам у нее заструились слезы, и она замолчала, сморкаясь в бумажный носовой платок. Затем вступил другой Ричард:

– Я бродил, одинокий и сумасшедший, по улицам Лондона, спал под каким-то мостом, ел то, что находил в мусорных баках и урнах. Трясущийся, потерянный, одинокий. Бормотал себе под нос, говорил с теми, кого не существует…

– Мне очень жаль, Ричард.

Она заплакала. Некрасиво скривившись, лицо утратило привлекательность. Тушь потекла унылыми струйками, нос покраснел. Он никогда не видел ее такой расстроенной, такой ранимой и только тут осознал, как же ему хочется взять на себя ее боль. Ричард протянул к ней руку, желая ее обнять, утешить и подбодрить, но мир накренился, ускользнул, искривился и изменился…

Кто-то на него наткнулся, выругался и пошел своей дорогой. Он лежал навзничь на платформе, над головой – яростное свечение ламп в час пик. Одна половина лица липкая и холодная. С трудом отлепив голову от асфальта, он понял, что лежит в луже собственной блевотины. Во всяком случае, хотелось надеяться, что это его собственная. В глазах проходящих мимо читалось отвращение, или, точнее, они даже не смотрели на него, а, быстро скользнув взглядом, поскорей его отводили.

Отерев лицо руками, он попытался сесть, но не смог вспомнить, как это делается. Ричард заскулил. Зажмурил покрепче глаза и решил никогда больше их не открывать. А когда все же открыл – тридцать секунд, или час, или день спустя – платформа была погружена в полумрак.

Он с трудом поднялся на ноги. Никого.

– Эй? – позвал он. – Помогите. Пожалуйста.

На скамейке, наблюдая за ним, все еще сидел Гарри.

– Ну, тебе все еще нужно, чтобы тебе говорили, что делать?

Оттолкнувшись от скамейки, Гарри сделал несколько шагов к столбу, возле которого стоял Ричард.

– Ричард, – настойчиво сказал он. – Я – это ты. И посоветовать тебе я могу только то, что говоришь себе ты сам. Вот только, быть может, тебе слишком страшно и ты себя не слушаешь.

– Ты – не я, – упорствовал Ричард, хотя сам уже в это не верил.

– Потрогай меня, – предложил Гарри.

Ричард протянул руку – она вошла прямо в лицо Гарри, раздавила, расплющила, точно ткнулась в теплую жвачку. В воздухе вокруг нее Ричард ничего не почувствовал.

И поспешно убрал руку из этого лица.

– Вот видишь? – спросил Гарри. – Меня тут нет. Есть только ты один: ходишь взад-вперед по платформе, говоришь сам с собой, пытаешься набраться храбрости, чтобы…

Ричард не собирался ничего говорить, но его губы задвигались сами собой, а голос произнес:

– Пытаюсь набраться храбрости, чтобы что?..

– Управление лондонского транспорта приносит извинения за задержку поездов, – сказал низкий голос из громкоговорителя и, искаженный эхом, разнесся по платформе, – вызванную несчастным случаем на станции «Блэкфрайерз».

– Вот это самое, – кивнул Гарри. – Стать несчастным случаем на станции «Блэкфрайерз». Покончить со всем этим. Твоя жизнь – лишенная радости, лишенная любви пустышка. У тебя нет друзей…

– Я тебя понял, – прошептал Ричард.

Гарри окинул его откровенно оценивающим взглядом.

– По-моему, ты придурок, – честно сказал он. – Просто посмешище.

– У меня есть д'Верь и Охотник, а еще Анастезия.

Гарри улыбнулся. В этой улыбке сквозила искренняя жалость, и Ричарду она причинила боли больше, чем любая враждебность или ненависть.

– Опять воображаемые друзья? Мы все в офисе над тобой смеялись из-за этих троллей. Помнишь их? Они стояли у тебя на письменном столе. – Он расхохотался.