Ох уж эти китайские церемонии, аперитивы-дижестивы, сорок пять вилок и сорок пять ножей с каждой стороны тарелки, бокал под красное вино, бокал под белое, стакан под минеральную воду «с газом» и под минеральную «без газа», столовое серебро, льняные салфетки, заботливые официанты, которые подают еду так, как будто укачивают младенца!..

Данный конкретный «аперитив» подавали в пузатых, тонконогих бокалах. До половины в бокале было что-то, похожее на варенье, и сверху тонкой струйкой еще наливалось очень холодное шампанское.

Лера попробовала – вкусно.

– Это клубника со льдом, – пояснил Баширов неожиданно.

– Где?

– В бокале. Сначала кладут клубнику с ледяной крошкой, а потом доливают шампанское. – Он помолчал и добавил: – У вас был озадаченный вид.

Го-о-ол!!! Го-о-ол!! Да, сегодня оборона у наших явно хромает. Уйти на перерыв с таким разгромным счетом нашим ребятам будет не слишком-то приятно. Впрочем, есть! Есть еще возможность отыграться, и мы все надеемся, дорогие радиослушатели…

– Я не бываю в таких ресторанах, Ахмет Салманович, – сказала Лера со светлой улыбкой. – Я не могу себе это позволить, а потому и не знаю, на какую именно крошку наливается шампанское!

И вообще я работающая женщина, причем не просто работающая, а много работающая. Я хорошо зарабатываю, и на машине меня возит водитель, а в офисе встречает охранник, но живу я только на то, что заработаю! И если вы не знали или забыли, что полно людей в этой стране живет именно на то, что зарабатывает, – ну, так уж вспомните или узнайте! Я не хожу по таким ресторанам, и метрдотели не знают меня в лицо, и в меню я ничего не понимаю, и это не хорошо и не плохо. Это просто свидетельствует о том, что мы живем разными жизнями и в разных мирах, и мой мир недоступен вашему пониманию, как и ваш мир совершенно недоступен моему! И что здесь такого?.. И кто в этом виноват?..

– Ну, вот и отлично, – словно опять согласился с ее мыслями Баширов. – Давайте поговорим, Валерия?

– Когда вы называете меня Валерией, мне хочется немедленно запеть.

– Вы вполне можете запеть…

Лера улыбнулась.

У него есть чувство юмора, и это… странно.

– Боюсь, что тогда нам точно не удастся поговорить. От моего пения мрут не только официанты в дорогих ресторанах, но мухи, и даже пауки.

– В самом деле?..

Лера осторожно поставила бокал на длинной-предлинной и тонкой-претонкой ножке на белый лен скатерти. Официант за ее спиной сделал неуловимое движение.

– Ахмет Салманович, я просила господина Боголюбова устроить мне встречу с вами с единственной целью. Я надеялась заинтересовать вас убийством Садовникова, чтобы вы помогли мне выйти из странного положения, в котором я оказалась. Положение до того странное, что мне иногда кажется, что все это происходит не со мной.

– Вот совпадение, – пробормотал титан и стоик, – мне иногда тоже так кажется.

Лера не дала сбить себя с толку.

– Незадолго, а точнее накануне, моего отъезда из Москвы в Санкт-Петербург, где у меня была запланирована встреча с Садовниковым, я неожиданно заподозрила, что Вадим Сосницкий собирается закрыть нашу газету. Я встречалась с ним в Лондоне для получения ценных указаний. Это обычная практика, примерно раз в месяц он приглашает меня на собеседование, но в этот раз он явно чего-то недоговаривал и вообще вел себя… нервозно. По договоренности с Вадимом я никого не ставлю в известность о содержании наших бесед, если они не касаются прямого газетного производства, и на этот раз я ни с кем не могла поделиться своими опасениями, не раскрывая источника. После разговора с Сосницким у меня возникли подозрения, что происходит что-то странное, и мне даже показалось, что он хочет… закрыть газету.

– «Власть и Деньги»? – удивился Баширов. – Закрыть? В первый раз слышу.

– Я решила, что он задумал некий тактический гамбит для того, чтобы услужить властям предержащим и с почетом вернуться в Россию не в качестве уголовного преступника, а в качестве уважаемого бизнесмена. Я несколько раз говорила с ним по телефону, и мне показалось…

– Что он собирается закрыть вашу газету?

Лера исподлобья посмотрела на Баширова и убрала за ухо кудрявую прядь.

– Ахмет Салманович, все, что я вам рассказываю, – строжайшая тайна. Никто не должен об этом знать. Особенно Вадим Сосницкий.

– С чего вы взяли, что мне можно доверять? Да еще… строжайшие тайны?

– Мне больше доверять некому, – решительно сказала Лера. – По крайней мере, в этом вопросе. А вы по воле случая оказались втянутым во все это дело, и деваться вам тоже некуда, потому что газета «БизнесЪ», которая, как всем известно, принадлежит именно вам, тоже вела – или ведет! – какую-то свою игру.

– Все мы ведем игру, – осторожно сказал Баширов.

Когда она вдруг заговорила о «тайне», он, грешным делом, подумал, что ей стало известно нечто из того, самого сокровенного, что было один-единственный раз сказано по очень секретному и очень охраняемому телефону в ухо Тимофею Кольцову и больше не повторено никому. Баширов понимал, что Лере ничего не может быть известно об этом, и все же на секунду усомнился.

Она казалась очень умной, решительной и энергичной. Он давно не видел такого сочетания – решительности и женственности, и оно его… развлекало. Пока еще ничего важного не было сказано и не нужно было всерьез вслушиваться в разговор, он все прикидывал, стоит ему завести с ней роман или не стоит.

Прикидывал со всех сторон.

Завести – вон какие тонкие пальцы, кудрявые волосы и очень голубые глаза. Одета безупречно, держится безупречно, порывиста и все время держит себя в руках, значит, темпераментна и горяча, когда нужно.

Не заводить. Много хлопот – она из другого стана, клана и т. д. Учитывая то, что он собирался сделать и о чем не было и не могло быть известно Лере Любановой, Баширов не хотел иметь дела с Сосницким еще и в этом смысле.

Завести – одному надоело, а кандидаток на почетное место «подруги жизни олигарха» не находилось. То есть они были, конечно, но все такие, которые никуда не годились, и Ахмет Салманович это отлично понимал. Девушки «из высшего общества», отравленные деньгами и пресыщенные жизнью, его не интересовали по определению. Бойкие и пробивные цыпочки «из низов» с их уловками, вроде визитных карточек, где написано «Мила Грушина, журналистка» или балерина, или дизайнер, или художник, или менеджер, или модель, казались ему слишком… линейными. Последних он уважал больше, хотя бы за то, что они пробивались сами, а не с помощью папиных кошельков, но всерьез воспринимать их белокурые волосы – почему, почему всегда белокурые?! – силиконовые груди и искусственно увеличенные губы не мог. То ли восточная кровь себя показывала, то ли воспитание, но ничего, кроме отстраненной брезгливости и осторожного любопытства, он к ним не испытывал.

Или ну его к черту, этот роман, отнимет время и некоторую часть душевных сил, а в результате останешься один и у разбитого корыта. Тогда зачем?.. Зачем, если ты сейчас один, но корыто хотя бы цело!