числа детей боярских, казаков и 72 пищалей; а сам он двинулся к Казани с войском, с воеводами Иваном Шереметевым, князем Серебряным, князем Ромодановским и готовился мирно, торжественно вступить в Казань. Вдруг все изменилось. Когда воеводы приблизились, казанцы поспешно затворяли городские ворота, хватали оружие и занимали стены. Русская летопись приписывает эту внезапную перемену трем вельможам казанским, князьям Исламу и Кебеку и мурзе Аликею. Они были в числе захваченных Шиг-Алеем противных ему вельмож. Но воеводы оплошали, поверили их уверениям и позволили им наперед себя ехать в город. А эти люди, прискакав в город, начали кричать, что русские хотят побить весь народ, о чем они будто слышали от самого Шиг-Алея и его касимовских татар. Это была искра, брошенная в порох. И без того наиболее ревностные казанские мусульмане, возбуждаемые своими муллами, с ненавистью смотрели на водворявшееся у них господство христианской Москвы, когда-то покорной татарской данницы. При таком настроении понятно, что нелепая весть о предстоящем избиении подняла весь город и он встал как один человек. Тщетно воеводы вступали в переговоры, уговаривали казанцев не верить лихим людям и предлагали дать новую присягу. Постояв дня полтора около стен, воеводы воротились в Свияжск и медлили начать военные действия в ожидании указа. Захваченных прежде казанских вельмож они посадили в тюрьмы, но некоторые из них успели спастись бегством. А казанцы не только задержали пришедших с обозом детей боярских и казаков, но потом и перебили их. Чтобы добыть себе царя, они послали в ногайские улусы и взяли оттуда астраханского царевича Едигера. Этот Едигер, по-видимому, незадолго до того некоторое время находился в России в числе татарских служилых князей и участвовал в походе на Казань 1550 года, следовательно, был знаком с московскими порядками и опытен в войсковом деле[33].

Весна 1552 года была временем испытания для московского правительства. После измены и восстания казанских татар с той стороны приходили все неутешительные известия. Так, Горная Черемиса, подущаемая казанцами, отложилась от Москвы и снова перешла на их сторону. Неприятели уже имели несколько удачных встреч с москвитянами и истребили несколько русских отрядов. Московская стража, расставленная на перевозах по Вятке и Каме, не устерегла царевича Едигера: он успел переправиться через Каму, благополучно пришел в Казань и сел на ее престоле. В то же время в войске, занимавшем Свияжск, открылась сильная цинготная болезнь, от которой много умирало людей. К вящему горю, царю и митрополиту донесли, что в этом войске свирепствует ужасный разврат, вследствие скопившегося там большого числа освобожденных из Казани пленниц; что многие даже предаются содомскому греху и, кроме того, бреют бороды, чтобы нравиться женщинам. Против такого бедствия царь и митрополит немедленно приняли меры. В соборном Успенском храме отслужили торжественное молебствие, освятили воду над мощами святых; после чего отправили в Свияжск архангельского протопопа Тимофея, со святой водой для окропления города и с посланием к его жителям от митрополита Макария. В сем послании митрополит увещевал воинов крепко стоять за веру, блюсти чистоту душевную и телесную, избегать «пустотных бесед» и «срамных словес», блуда и содомии, а также не «класть бритву на брады своя», «понеже сие дело есть Латынския ереси». Этими грехами послание объясняло постигшие нас неудачи и болезни и грозило царской опалой и церковным отлучением, если люди не покаются и не исправятся.

Между тем в Москве шли деятельные приготовления к большому походу. В созванной царем усиленной боярской думе много было разных речей о том, идти ли самому государю. Некоторые советовали ему остаться, чтобы беречь государство от Крымской орды и от ногаев; но царь склонился на сторону противного мнения и решил лично вести рати на Казань. Всеми овладела мысль, что это должен быть последний поход, что пора покончить с таким вероломным и непримиримым врагом. Начальство над ратями царь распределил таким образом: воеводой большого полка назначил князя Ивана Федоровича Мстиславского, а товарищем ему князя Михаила Ивановича Воротынского; передовой полк поручил князьям Ивану Турунтаю-Пронскому и Димитрию Хилкову; сторожевой — князю Василию Серебряному да Семену Шереметеву; правую руку князьям Петру Щепятепу и Андрею Курбскому; левую руку князю Димитрию Микулинскому и Димитрию Плещееву. В своем собственном полку он поставил воеводами князя Владимира Воротынского и Ивана Шереметева. Кроме того, он призвал вновь Шиг-Алея с его вспомогательным отрядом касимовских татар. В это время по просьбе Шиг-Алея царь отдал ему в жены известную казанскую царицу Суюнбеку, вдову его брата Еналея и Сафа-Гирея. По всей вероятности, царь пристроил таким образом Суюнбеку, чтобы не выпускать ее из Московского государства; ибо отец ее ногайский мурза Юсуф прислал к царю с просьбой отпустить его дочь-вдову в ее родные улусы. Обидеть простым отказом и возбудить против Москвы сильного ногайского мурзу царь не хотел; а отвечал ему, что она уже сделалась женой Шиг-Алея. Сей последний, хорошо знавший Казанскую страну, не советовал Иоанну вести войну в летнюю пору, ссылаясь на леса, озера и болота, и говорил, что зимой там удобнее воевать, когда все пути свободны. Но государь отвечал, что было бы слишком долго медлить до зимы, что война уже началась, большой наряд и запасы уже отправлены Волгой к Свияжску, что в Божьей воле и непроходимые места сделать проходимыми. Впрочем, мы видели, как в предыдущие оба похода Иоанн был обманут расчетом на зимнее время.

Рано утром 16 июня 1552 года Иоанн простился со своей супругой Анастасией, в то время беременной, помолился в Успенском соборе, взял благословение у митрополита и, сев на коня, выступил в поход, по направлению через Коломну в Муром, а оттуда к Свияжску. Москву он поручил охранять брату своему Юрию и митрополиту Макарию. В селе Коломенском была первая остановка для обеда. В селе Острове был первый ночлег. Но тут вдруг прискакал один станичник гонцом из Путивля с известием о скором приходе Крымской орды на Северскую или на Рязанскую украйну. То, чего опасались в Москве и на что указывали люди, советовавшие отложить поход до зимы, по-видимому, оправдалось, то есть приходилось за раз воевать с Казанью и с Крымом.

Вести о крайней опасности, грозившей Казанскому царству, распространились по мусульманским странам и производили в них сильное впечатление. Турецкий султан, знаменитый Солиман Великолепный, принял близко к сердцу эти вести и, будучи сам не в состоянии воевать Москву по ее отдаленности, старался вооружить против нее все татарские орды Восточной и Южной России. Он посылал грамоты в Астрахань и к ногаям, призывая