В аэропорту мы взяли такси. Я чувствовал то же, что чувствую всякий раз, как попадаю в этот странный город и еду по бульвару Сепульведа. Какое здесь все испанское, какое приземистое, какое раскидистое по сравнению с Нью-Йорком. Другой континент. Должно быть, построить здесь город было не менее трудно, – пожалуй, труднее, у поселенцев и воды-то не было. Америка всегда внушает мне благоговейный трепет перед тем, чего сумели достичь предыдущие поколения. Да, теперь тут обдолбанные наркоманы на всех улицах – но ведь когда-то сюда пришли сильные люди и все правильно сделали.

Отель «Звезда Пасадены» располагался на одном из самых грязных отрезков бульвара Сансет. Стойка портье была побитой и потертой. На ней стоял тяжелый дисковый телефон, медленный вентилятор под потолком шевелил листья росшей в горшке пальмы.

Сам же портье здорово смахивал на занемогшего Сэмми Дэвиса-младшего[35].

– У вас два номера, – сказал он, протянув нам пару ключей с тяжелыми металлическими брелоками. – Двести семьдесят четвертый, в фасадной части, премьер-класса, с видом на Голливуд. И двести восемьдесят девятый, это сзади, окна выходят в наш японский садик. В каждом мини-бар. Номера оплачены, – кроме дополнительных услуг.

– Далеко они друг от друга? – спросила Аня.

– Нет, мэм. Дверь в дверь через коридор.

– Поесть здесь можно?

– Ресторана у нас нет, мэм, но в вашем номере лежит сэндвич-меню. Могу прислать вам что-нибудь из него. А в двести семьдесят четвертом есть мини-кухня на случай, если вы захотите что-то приготовить.

– А продукты тут продают где-нибудь?

– Боюсь, до магазина вам на такси ехать придется. Я попрошу коридорного заняться вашим багажом, а сам выясню поточнее.

Коридорный, здоровяк, напомнивший мне Сэма Кука[36], попытался отобрать у Ани гитару, но получил приказ не трогать ее. Три другие гитары были отправлены прямиком в студию, а эта летела с нами как ручная кладь.

Мы втроем втиснулись в лифт. По тому, как Аня отвернулась к стене, я понял: она едва сдерживает смех.

Номера оказались обшарпанными, с мебелью 50-х. Выкрошившийся цемент в ванной 274-го, «фасадного», наводил на мысль о тараканах. Кондиционер отсутствовал, а стоило открыть окно, как меня тотчас оглушил рев транспорта с Сансет. Номер 289-й с видом на японский садик (двор, в котором траву заменили мелким гравием) выходил на север и был темным, но куда более тихим.

Я полез в карман за чаевыми. Я давно не путешествовал и успел позабыть, что без них в поездке и шагу не ступишь. Впрочем, Сэм Кук, удаляясь, выглядел вполне довольным.

Аня прыснула.

– В Лос-Анджелесе все на певцов похожи?

– Ничего не попишешь. Тот, другой, тоже.

– Сэмми Дэвис. Им бы выступать на пару.

– Как тебе номера?

Аня поджала губы. Мы находились в 289-м, с видом на садик.

– Давай устроимся здесь. А в том будем еду готовить и, если понадобится, репетировать.

– Хорошая мысль, – согласился я. – Здесь хотя бы тихо.

– Мы можем сделать его поуютнее. Я попробую. Господи, ты посмотри на этот мини-бар. Боже ты мой.

Она опять рассмеялась, беспомощно. «Мини-бар» представлял собой плетеную корзинку с бутылкой бурбона «Четыре розы» и пинтой джина. Кроме того, в корзине имелась пачка чипсов, бутылка швепса и шоколадка.

– Где будем кормиться? – спросил я.

– Не знаю. Где, по-твоему, кормится Сэмми Дэвис?

– Он скорее всего питается, как ты, – с утра напихается всякой всячиной, а потом терпит до вечера, пока не вернется домой в Бербанк, а там уж его мама кормит.

– Давай джина тяпнем, – сказала Аня, пробуя ладонью кровать. – Ты не заметил в коридоре автомата со льдом?

– Нет. Хочешь, схожу посмотрю?

– Мне боязно. Как-то тут все на «Психо» смахивает. Будь осторожен, Фредди.

Я прошелся по коридору и ничего не обнаружил. Вернулся в номер, позвонил портье, заказал сэндвичи и лед.

Сэмми Дэвис записал заказ и зачитал его мне:

– Значит, швейцарский сыр с салатом на ржаном хлебе и плавленый на белом с маринованными огурчиками. Кубики льда. Картофельные чипсы. Мороженое будете?

– Нет, спасибо. Вот лимон, это пожалуй.

– Желаете лимон? Ладно, мы будем у вас в десять.

Я положил трубку.

– Он сказал: «Мы будем у вас в десять». Интересно, кто это «мы»?

– Temptations, наверное.

– Если явятся Four факин Tops, я тоже не удивлюсь.

– Это вы так в Лондоне разговариваете? А ну-ка, еще.

– Чтоб я сдох, лапа, кого, по-твоему, они, на хер, пригонят сюда теперь? Лучше скажи тому хмырю, когда он до нас доберется, что ты тетка тертая, можешь в случае чего и по стенке размазать.

Аня, хохоча, повалилась на кровать.

– Дай мне джину, Фред.

– Уверена?

– Ага.

Я плеснул немного джина в стакан матового стекла. Аня отпила, на глазах ее выступили слезы.

– Жуть.

– Я же говорил, подожди.

– Главное – не отступать.

Как я любил ее в ту минуту – сидящую на смятой постели скрестив ноги и продолжающую смеяться, одновременно морщась от джина.

Следующий день был воскресным. Мы исследовали окрестности отеля, нашли всего в получасе ходьбы от него продуктовый магазин и отправились на Венус-Бич, поглазеть на тамошних чудиков. А в понедельник, в десять утра, явились в студию.

У Ларри Бреккера были длинные бесцветные волосы, корректирующие очки, похожие формой на «авиаторы», и усы, закрывающие нижнюю губу. Коротковатые расклешенные джинсы хлопали по сапогам на уровне лодыжек. Он прослушал присланную «Эм-Пи-Ар» ленту с записями Ани, и мы приступили к обсуждению, в каком порядке писать композиции. Ларри считал, что начать лучше с «Дженевив» – вещь сольная и придаст Ане уверенности. У стены студии сидели выделенные нам музыканты – контрабас, ударные, сакс и электрогитара. Бреккер полагал, что с клавишными, если они понадобятся, справимся и мы с Аней. В студии стояли электропиано и орган Хаммонда. На всякий случай имелась также девушка для бэк-вокала.

Для второго трека, который будет записываться после того, как мы покончим с «Дженевив», он предложил попробовать песню, которая ему по-настоящему понравилась, «Бульвары в снегу», – возможно, добавив в нее органное звучание.

– Возможно, – согласился я.