Егорова мелькнула мысль симулировать принцип аппендицита. До операции в больнице никто не сумеет его разоблачить, а из приемного покоя, глядишь, удастся убежать. Если, конечно, с ним не поедет Макс… А он непременно поедет. Да и вряд ли его повезут в городскую больницу, наверняка у них есть какая-нибудь секретная собственная клиника…

В то утро Квятковский предложил Егорову сыграть в шахматы. Они расположились: за журнальным столиком в кабинете профессора. Ингрид принесла кофе и бисквиты. Первую партию Егоров быстро проиграл. Квятковский не был сильным шахматистом, и в другое время Егорову не составило бы большого труда одержать над ним победу. Но сейчас он не мог сосредоточиться, нервничал, мысли его были заняты не шахматами, а вариантами возможного побега. В новой партии он тоже допустил несколько ошибок, и хозяин дома уверенно вел ее к победному концу.

Вдруг раздался телефонный звонок. Квятковский вздрогнул, глянул почему-то на часы и поднял трубку.

– Нет-нет, – с досадой ответил он невидимому собеседнику, – это не представительство «Люфтганзы», вы ошиблись.

Квятковский повесил трубку, извинился перед Егоровым и вышел из кабинета. До Егорова донесся его разговор с горничной.

– Ингрид, возьмите мою машину и поезжайте в оранжерею Ботанического сада. Там для меня приготовлены ростки бразильского кактуса. Заказ оплачен, вот квитанция. И поспешите, с двенадцати у них перерыв.

Квятковский вернулся, и они продолжили игру. Впрочем, через несколько ходов Егоров сдался. Вздохнув, сознался:

– Я сегодня не в форме, играть дальше нет смысла.

Все-таки хозяин уговорил его на третью партию. Они расставили фигуры, быстро сделали несколько стандартных ходов. На сей раз Егоров решил все-таки сыграть в полную силу и попытался сосредоточиться по-настоящему. Ему помешал какой-то грохот в холле и чей-то сдавленный вскрик. Он вздрогнул и выронил из рук пешку…

В тот же миг в комнату ворвались трое мужчин с револьверами в руках. Один из них молниеносно подскочил к Квятковскому, защелкнул на его запястьях наручники и заклеил рот лейкопластырем. Потом тонким нейлоновым шнуром примотал к креслу так, что тот не мог даже шелохнуться.

«Гангстеры!» – с каким-то мстительным восторгом подумал Егоров, даже не осознавая, что налет может скверно кончиться не только для хозяина достаточно богатого дома, но и для него, «гостя». Однако грабители повели себя как-то странно. Один из них схватил Егорова за руку, силой вытащил из кресла и буквально поволок к двери.

– Быстро, быстро! – торопил он ничего не понимающего профессора.

Все совершалось с невероятной поспешностью, однако без суеты. Егоров успел заметить валяющегося в холле на полу Макса. Судя по тому, что на руках его были наручники, ноги связаны, рот заклеен, охранник был жив.

– Что вы от меня хотите?! – со страхом вскрикнул Егоров.

– Да молчите же! – И человек, лица которого Егоров даже не разглядел, втолкнул его в стоящий у дома Квятковского легковой автомобиль. В ту же секунду машина сорвалась с места.

– Не задавайте мне никаких вопросов, – не поворачивая в его сторону головы, сказал водитель. – Когда выберемся на шоссе, я сам вам все скажу.

Егоров ничего не понял, но вдруг успокоился. Голос человека за рулем звучал мягко, да и сам он выглядел интеллигентно. Лет сорок пять, спокойное лицо. Автомобиль ведет мастерски.

Минут через пятнадцать они уже были на магистрали, ведущей к аэропорту. И только тут водитель заговорил:

– Откройте ящичек справа от руля, в вашей стране он называется «бардачок». – Последнее слово было произнесено по-русски, но с акцентом. – Там записка, прочтите ее.

Все еще ничего не понимающий Егоров послушно выполнил указание. Развернул сложенный вдвое листок бумаги и обомлел… Вне всякого сомнения, это был почерк Вальки Боброва!

«Саша! Доверяй этому человеку. Напоминаю наш последний разговор перед отъездом: ты обещал мне привезти коробку бумаги для “Поляроида”. Обнимаю, Виталий».

Впервые за весь этот страшный месяц Егоров заплакал…

Подпись «Виталий»… Значит, его сигнал был принят в Москве и понят товарищами. Поверили ему, а не подлой клевете! Поверили и пришли на помощь. Он вытер слезы кулаком, совсем по-детски, забыв про платок. Рука водителя осторожно тронула его за колено.

– Успокойтесь, Егоров, все будет хорошо. Вы в состоянии слушать меня?

– Да, конечно.

– Тогда запоминайте. Снова откройте «бардачок». Видите голубой конверт? В нем документы и билет на самолет. Вы представитель фирмы «Браун». Записку верните.

Потом незнакомец протянул ему деньги:

– Здесь триста крон, на всякий случай. Мы приедем в аэропорт впритык к рейсу С-176 Стокгольм – Анкара. Следующая посадка в Софии. Там вас встретят в зале для транзитных пассажиров. В самолете ни с кем не разговаривайте, сделайте вид, что дремлете.

Егоров внимательно слушал и запоминал каждое слово.

– …В бреденском аэропорту и в самолете вы, быть может, заметите по соседству двух молодых людей с восточной наружностью. Их не следует опасаться.

Водитель немного повернулся боком и достал с заднего сиденья черный атташе-кейс.

– Это ваш багаж, все, что может понадобиться человеку в короткой поездке: три рубашки, галстуки, носки, туалетные принадлежности. Две новейшей модели электробритвы «Браун» и рекламные проспекты фирмы. Как образцы продукции.

– А что мне с ними делать дома? – неожиданно для самого себя задал наивный вопрос Егоров.

Человек за рулем улыбнулся:

– Проспекты можете выбросить. Ну а бритвы – одну оставьте себе на память о нашем знакомстве, вторую подарите вашему другу. Там для него, кстати, есть три коробки пленок к «Поляроиду». Ведь вы обещали ему?

…Впереди уже виднелись здания аэровокзала.

* * *

Через неделю следователь Комитета государственной безопасности майор Марков прекратил уголовное дело в отношении гражданина СССР Егорова Александра Ивановича за отсутствием состава преступления.

Москва, 1989

Примечания

1

Описание допросов Паши и примененных к ней пыток – вовсе не фантазия автора. После первой газетной публикации о подвиге П. Савельевой, автору написал советский гражданин, немец по национальности (таких на оккупированной территории официально называли «фольксдойче»). Он служил переводчиком в гестапо и присутствовал при всех допросах девушки, с которой был знаком еще до войны. Он не ушел с оккупантами, не скрывался и… отсидел за сотрудничество с гитлеровцами 20 лет в советской тюрьме, а затем в лагере. Почему он счел необходимым описать последние дни героини, судить не берусь. Заставила совесть? Не знаю… Надеюсь, что так… (Примеч. авт.)