обезьянка из поговорки справилась бы лучше. И все же за те 10 тысяч лет, что, по мнению археологов, прошли с первой войны, число вооруженных конфликтов не уменьшилось. Так что к созданию науки о будущем мы не продвинулись ни на шаг.

19. КАКОВ МИР БЕЗ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ?

На протяжении всей книги препятствия на пути к тому, чтобы увидеть будущее, были для нас большим злом, которое люди разными способами стремились искоренить или по крайней мере преуменьшить. В конце мы указали на некоторые причины, которые делают предсказания и прозревание будущего такой непростой задачей. Столь непростой, что, даже вооруженные арсеналом научного знания и технологиями, мы не можем быть уверены в том, что предсказываем будущее лучше наших предков, полагавшихся на шаманский транс и «халдейские» наблюдения за небесами. В завершение мне хотелось бы изменить перспективу и провести мыслительный эксперимент. Во-первых, можно подумать о том, что необходимо демону Лапласа или современным экспертам по «большим данным» (big data), чтобы покончить с неопределенностью и точно предсказать все, что случится. Во-вторых, каково нам было бы жить в мире без неопределенности (предположим, что это возможно)? И в-третьих, каким был бы такой мир?

Предположим, что детерминисты правы и все, что бы ни случилось, происходит потому, что должно произойти, – то есть имеет причину. В этом случае ответ на первый вопрос очевиден: информация, которая нужна демону, должна быть исчерпывающей. А также совершенно верной, точной и актуальной (поступающей «в режиме реального времени», как сказали бы сегодня); от космогонии в духе Джона Ди, астролога Елизаветы I, то есть природы, места и движения каждой без исключения мельчайшей частицы во Вселенной, до того, что происходит в каждый данный момент в каждой из примерно миллиарда клеток или триллиона соединений (синапсов), которые составляют мозг каждого из нас. Также необходимо, чтобы были понятны все связи между всеми вещами, как сами по себе, так и в их взаимодействии.

В таком мире изменения, которые порождены не намерением, а чистыми законами физики, как, например, в тектонических плитах, будут по-прежнему возможны. Приливы и отливы, извержения и землетрясения по-прежнему будут случаться. Температура все еще будет подниматься или опускаться, будут подниматься или затихать штормы, астероиды по-прежнему будут врезаться в планеты. По-прежнему будут рождаться, гореть и умирать звезды. Но различие между случайностью и необходимостью исчезнет, а главным принципом станет причинность. Все вопросы о будущем – предположим, что в этом мире останется тот, кто сможет их задать, – получат ответ еще до того, как будут заданы. Мысли и поступки, не укладывающиеся в привычный порядок или идущие с ним вразрез (если допустить, что они вообще будут возможны в таком мире), станут пресекаться еще до того, как будут осознаны или совершены – вероятно, путем расправы с мозгом или его владельцем, если верно, что мысль – это результат электрохимических процессов в мозге. О таком мире рассказывает Герберт Уэллс в романе «Люди как боги» (1923).

Если дальше развивать эту идею, уже само по себе исчерпывающее знание о будущем станет препятствовать тому, чтобы все вещи, а также мы сами двигались по заранее заданному и существующему помимо нашей воли пути развития. Мы застынем, подобно мухе в янтаре, мы лишимся доброй доли тех качеств, которые отличают нас от неживых предметов и, в частности, компьютеров. Больше не будет притягательности тайны, радости предчувствия, возбуждения от встречи с неведомым. А вместе с ними исчезнет и воображение – к чему оно, когда будущее известно? – намерения, замыслы и способность самостоятельно выбирать цели, чтобы двигаться к их осуществлению. Соответственно, исчезнет и необходимость изобретать лучшие способы для того, чтобы их добиться. И, конечно, надежда. Разумные формы жизни лишатся возможности принимать решения, не будет так называемой «восхитительной непредсказуемости»[497] человеческого поведения, как коллективного, так и индивидуального – той самой непредсказуемости, в корне которой лежит наша слепота к будущему и которая придает жизни ее очарование.

Но и это не все. Суть языка (не только устного или письменного, но также математических языков и языков программирования) состоит в том, чтобы предписывать знакам или звукам определенный смысл, наделять их возможностью обозначать какой-то предмет. Однако это неминуемо влечет за собой создание зазора между означающим и означаемым[498]. Именно этот зазор служит причиной того, что люди, говорящие на одном языке, друг друга не понимают. А исчерпывающее, абсолютное знание, напротив, подразумевает, что такого зазора нет. Означающее и означаемое станут идентичны – язык сольется с миром, включая мир мысли. Поскольку язык укоренен в мыслях, а мысль зачастую является центральным предметом рассуждений. Иными словами, обладатель знания, его мысль, язык, при помощи которого он ее выражает, и сам объект знания станут одним.

За пределами этого чего-то, этой получившейся целостности, будет лишь ничто. Это не будет даже пустое пространство, поскольку Эйнштейн и относительность научили нас тому, что пространство – тоже «что-то», оно существует независимо от своего содержимого, ему присущи свойства, оно способно изменяться и искривляться под действием гравитации и т. д. И это не будет время, поскольку время неразрывно связано с пространством. Естественным образом можно заключить, что прошлое и будущее – допустим, что это объективные данности, а не плоды человеческого сознания, – тоже станут пережитком и останется лишь вечное настоящее.

Попросту говоря, избавление от неопределенности в отношении будущего означает, что мир вернется в свое прежнее (если можно так выразиться) состояние до Большого взрыва. В бесконечно малую, бесконечно плотную точку, которая содержит в себе всю Вселенную и замкнута на себя, то есть не имеет ничего за горизонтом. Точку, которая одновременно является и объектом, и субъектом собственной мысли и – если предположить, что она вообще способна мыслить, – вечно и неотрывно созерцает саму себя. Стихотворение, приведенное ниже, идеально описывает эту ситуацию. Оно было написано неизвестным автором в Средние века и вошло в еврейский молитвослов, но сегодня может читаться как творение Стивена Хокинга в особенно поэтическом настроении духа:

Владыка Вселенной правил

До Сотворения мира.

Когда Его воля воплотилась,

Его назвали Королем.

И когда миру придет конец,

Он все еще будет править.

Он был, Он есть,

И будет славиться.

Он един, нет никого,

Кто мог бы сравниться или уподобиться Ему.

Без начала, без конца,

Он обладает могуществом и силой.

Если бы такая перемена случилась, она бы, безусловно, стала самой важной «сингулярностью» со времен Большого взрыва. Это было бы событие поважнее, чем