Пятой скале отдала я свои глаза, но песня скалы оказалась без строя. Как теперь мне читать и писать?

Шестой скале отдала я свои уши и уже не слышала ее песни.

И вот спросила я седьмую и последнюю скалу.

— Где найти мне мой дом и милого?

Позволила я скале отрезать себе язык и утратила голос. Остались у меня только слезы. И вытекли мои слезы и заполнили впадину в скале на морском берегу.

Все это время Осмонд разыскивал меня. Он нашел замок Тараниса, сразился с ним и поверг врага. Услыхав шум битвы, кузина бросилась в покои Тараниса, но обнаружила там лишь несколько кровавых капель на беломраморном полу.

Осмонд пригрозил, что убьет ее, если кузина не скажет, где искать меня. Заглянув в колодец, увидела кузина поющие скалы и впадину, полную слез, и поведала Осмонду, что в следующий прилив после новолуния море поглотит впадину и тогда ему ни за что не найти меня, ибо стану я крошечной каплей в бескрайней толще воды.

Много недель искал меня мой милый и к первому вечернему приливу после новолуния добрался до поющих скал. Вдыхал аромат волос, гладил груди, омывал ноги, лобызал руки. Плакал моими глазами, шептал в мои уши, лил мед на язык мой. Наконец Осмонд добрался до впадины в скале, полной слез. А море уже билось о скалы, все выше вздымая волны. Он владел всем, что было мною, но Осмонд не знал, как соединить части. Он выкрикивал имя мое, зачерпывал слезы мои, но они утекали сквозь пальцы, а солнце садилось все ниже, и волны захлестывали впадину в скале.

И вот, когда очередная волна ударила в скалу, в голову Осмонду пришли слова старой колдуньи: «Костью от кости». Тогда вытащил он нож и отрезал третью фалангу от своего мизинца и бросил в заводь моих слез. И тут же я стала целой, хоть и не дышала боле. Ибо волны ворвались в заводь, и я лежала на дне как мертвая, и душа моя уже начала свой путь в бескрайнее море. Но Осмонд рукой коснулся лица моего, и три капли крови из раны упали на безжизненные губы мои, и тогда открылись глаза мои. И мы с моим милым зарыдали от радости.

Адела взяла перепачканную краской руку Осмонда, поцеловала и подняла вверх, чтобы все могли видеть, что на мизинце у него не хватает фаланги. Осмонд покраснел и отдернул руку.

Сигнус одобрительно захлопал ладонью по каменным плитам пола.

— Превосходно, Адела! Чудесная любовная история. Мне никогда не достичь твоего мастерства!

Родриго легонько стукнул Сигнуса по спине:

— Давай, Сигнус, ты должен превзойти ее!

И хотя Сигнус не соглашался, что сможет превзойти Аделу красноречием, его не пришлось долго упрашивать. Он позабавил нас историей о дураке, который пытался вытащить луну из реки. Во время рассказа Сигнус носился по часовне, до того забавно изображая, как бедняга силком тянет луну из воображаемой речки, что к концу истории мы обессилели от хохота. Один лишь Жофре, погруженный в свои мысли, не участвовал в общем веселье.

Наверняка нашему пиру было далеко до празднеств, которые описывал Родриго, но на несколько часов мы забыли свои заботы и ужас, что таился за стенами часовни. День клонился к вечеру, тени на стенах удлинились. Постепенно веселье стихло, и мы нехотя начали готовиться к еще одной ночи в сыром склепе. На память пришла Плезанс, которая лежала сейчас в своей лесной могиле, и меня пронзило чувство вины за наш беззаботный смех.

Осмонд свернулся калачиком у ног Аделы, мечтательно разглядывая дальний угол часовни, словно ему не терпелось взяться за работу.

— Как твоя картина, Осмонд?

— Лик я закончил, начал руки. Обычно поступают иначе, но кто знает, возможно, нам придется покинуть часовню в спешке.

— Можно посмотреть? — неожиданно подала голос Наригорм.

Осмонд снисходительно улыбнулся.

— Конечно можно. Когда закончу.

— Но ты же сам сказал, что лик готов. Почему я не могу посмотреть сейчас?

Осмонд, смеясь, покачал головой.

— Наберись терпения, Наригорм.

Неожиданно к девочке присоединилась Адела.

— Прошу тебя, Осмонд, позволь нам! Меня утешит, что теперь Святая Дева может смотреть на нас. Сам посуди, если придется бежать, мы никогда не увидим ее лица!

Осмонда раздирали противоречивые чувства: он и рад был показать нам свое творение, и не хотел снимать с незавершенной работы покров. Наконец, поддавшись на мольбы Аделы, Осмонд забрался на леса и сдернул кусок материи, прикрывавший фреску. Спрыгнув вниз, он поднял Аделу на ноги и подвел к стене. Мы последовали за ними. Адела вскрикнула и с заблестевшими от слез глазами уткнулась в плечо мужа. Лик Мадонны был прекрасен и, несомненно, срисован с Аделы. Даже льняной локон выбивался из-под белого покрывала.

Мне было известно, что у художников принято писать Богоматерь со своих жен, дочерей или любовниц. Даже папы и епископы не гнушались заказывать живописцам портреты своих шлюх в виде Пресвятой Девы. Стоило ли удивляться, что Осмонд придал Марии сходство с женой!

Молчание прервет Родриго:

— Bellissima, Осмонд! Она прекрасна. Это лицо и глаза, какая мягкость и сострадание!

— Все благодаря тебе, Родриго, — промолвил Осмонд, просияв. — Трюку с маслом, которому ты меня научил. Теперь краска высыхает гораздо медленнее, поэтому у меня остается больше времени, чтобы повозиться с оттенками и тенями.

Он был прав. Лик Пресвятой Девы поражал жизнеподобием, которого мне еще не доводилось видеть на картинах. Кожа была такого теплого тона, а глаза такими живыми, что казалось, сейчас губы разожмутся и Мария заговорит.

Родриго поклонился:

— Не в масле дело, это все твой талант. У тебя великий дар, Осмонд, а модель вдохновит любого художника!

Родриго послал Аделе воздушный поцелуй. Довольно улыбнувшись, та приподнялась на цыпочки и чмокнула Осмонда в щеку.

Внезапно раздался резкий стук. Все обернулись.

— Кто там? — крикнул Зофиил и шагнул к выходу.

— Никого, — ответила Наригорм. — Это Жофре хлопнул дверью.

Заметив удивление на лицах, девочка продолжила:

— Ему не понравилось, что Осмонд нарисовал Аделу.

— Но почему? Его оскорбило, что Пресвятую Деву срисовали с женщины на сносях? — изумленно воскликнула Адела.

Внутри у меня похолодело — мне было ясно, куда метит девчонка. Но как эта выскочка догадалась? Не иначе подслушала наш разговор с Жофре в амбаре после того, как Родриго высек ученика? Впрочем, тогда мы обошлись недомолвками. Откуда такая проницательность у невоспитанной малолетки?

Нужно вмешаться, и как можно скорее!

— Глупости! Жофре частенько, устав от нашей компании, отправляется искать развлечения по своему вкусу. Так бывало не раз. При чем здесь картина?

Наригорм выпучила на меня невинные глазки: