Я приладила половчей рукавицы, мысленно повторяя, что не боюсь, то есть боюсь, конечно, но все равно не боюсь. Не успела разобраться со своим боюсь – не боюсь, как о стену прямо под нами ухнула первая лестница. Я оглянулась, вообще на стене она была не первой, справа давно уже сбивали штурмующих, это наши чего-то припозднились. Сейчас мы их встретим кипяточком!

– А не желаете ли водички с пылу с жару? А то ведь холодно сегодня на улице-то, – с этими словами я на мгновение перекинулась через гребень стены и со всей силы плеснула в лезущую на нее рожу варом. В следующую минуту в мире перестали существовать звуки, а время потекло раз в десять медленней, если вообще не остановилось. Нет, не остановилось, потому что я воочию увидела, как у обваренного мной ордынца лезут из орбит глаза и красная кожа покрывается большими пузырями…

Ордынец заорал так, что звуки в мир вернулись, но способность двигаться ко мне – нет. Сзади рванула за тулуп Варвара:

– Сдурела?! Хочешь под стрелу попасть? Высунулась всей башкой.

А я… передо мной стояли вылезшие из орбит от боли и ужаса глаза и красное ошпаренное лицо… Стало дурно, я не просто убила человека, я его страшно убила! Оказывается, мечтать собственными руками задушить, разорвать, кастрировать… это одно, а реально плеснуть кипятком в рожу и видеть, как она облезает, – совсем другое.

Варвара наклонилась ко мне:

– Ты поблюй, легче станет. Первый раз всегда так. А ты еще так удачно обварила, не у всех получается.

Орден мне за то, что удачно обварила. Я вдруг почувствовала, что содержимое желудка и впрямь просится наружу. Отползла на четвереньках в сторону и долго пыталась хоть что-то из себя выдавить. В желудке было пусто, но он старательно дергался.

Пока я приходила в себя, первую атаку отбили. Варвара снова похвалила:

– У тебя хорошо получается, Насть, ты только научись не переживать. Враг он и есть враг, и чем больше рожу обваришь, тем скорее сдохнет. Значит, меньше наших убьет.

Вот такая простая арифметика! Я обварила человека, который сдохнет, а посему не сможет убить кого-то из тех, кто за моей спиной или рядом. Логично и, главное, справедливо, мы их сюда не звали и если пропустим, то умрем сами.

Долго страдать не пришлось, штурм повторился. Но теперь я уже не раздумывала, ловко кувыркала вниз котелок с варом, правда, стараясь не глядеть на результат действий, попала или нет, понятно по крику. Конечно, вокруг орали так, что «своего» обварившегося не всегда слышно, но если по этой лестнице некоторое время никто не лез, значит, попала. Горжусь, но у меня промахов не было! После каждого кувырка емкости с варом раздавался вопль боли и ужаса.

– Первый пошел… второй пошел…

Сообразив, что после падения с такой высоты на спину, да еще и будучи обваренным, едва ли можно выжить, я осознала, что каждый следующий наверняка мертвец или калека. Интересно, сколько их вообще внизу?

Штурм захлебнулся. Внизу валялось множество убитых и раненых, среди наших их тоже нашлось немало, татары стреляли метко и били сильно.

Темнело, по всему периметру вокруг стены горели костры, татары вне досягаемости стрел устраивались на ночь греться. Было понятно, что сегодня штурма уже не будет, поэтому мы загасили костры под котлами и сели отдыхать. Первый день Рязань выстояла, но я прекрасно понимала, что это даже не начало, а так, махонькая разминочка. Завтра подтащат метательные машины и достроят те, что принялись делать на месте, а потом в стены и на стены полетят камни, которые разрушат наш последний оплот.

Осталось четыре дня. Как же это страшно и тоскливо, когда точно знаешь, сколько осталось, легче не знать. Может, лучше просто погибнуть на стене и не мучиться? Но так голова думала, только пока в нас не летели стрелы и на стену не лезли страшные рожи. Едва начинался штурм, как все нутро восставало против возможности даже героически погибнуть, не говоря уже о просто свалиться с пробитой грудью. Видно, человек так устроен, что намеренно погибнуть не в его натуре, если есть хоть какая-то возможность зацепиться за эту жизнь, он будет цепляться из последних сил.

Я цеплялась, несмотря на то что была, как бы это сказать, не местная и территориально (все же москвичка), и во времени, погибать все равно не хотела.

Меня всегда отвлекали несложные подсчеты, иногда это мог быть простой счет до сотни и обратно. Сейчас я принялась считать, сколько можно за день обварить или столкнуть ордынцев одному, сколько всему нашему участку стены… При самых нереальных подсчетах все равно получалось мало, катастрофически мало! Лучше не считать.

Вдруг мое внимание привлек голос Ефрема, дед вещал о своей жизни. Но на сей раз она уже не казалась Ефрему столь тяжелой и безрадостной, наоборот. Разговор, видно, шел давно, деда укоряли, что у него никогда путного хозяйства не было, а тот доказывал, что это и есть самая настоящая хорошая жизнь! Ефрем крутил головой:

– Э, не… Вот твоя Матрена что? А?

Мужик в ответ смущенно переспрашивал:

– Что?

– А-а! До света встанет, корову подоит, в стадо ее выгонит, свиней накормит, каждую животину обиходит, а только уж потом за себя берется. А тогда уж и есть не хочется. А моя? Спи, сколько хошь! Из животины одни куры, а курица птица хоть и дурная, зато нетребовательная, покормил – сыта, не покормил, сама себе червя отроет и довольна. А яички несет исправно. И за курицу чего переживать? А за животину какую? Для коровы сена на зиму накоси, в хлеву порядок держи, то соломки перестели, то навоз убери, то ее подои, то она напилась много, то наелась не того…

Народ смеялся:

– Так зато от коровы молоко, а у тебя его отродясь на столе не бывало.

– А к чему мне то молоко? Пусть его детишки пьют, а мне вовсе ни к чему. Вот было бы оно у меня, так опять морока – гляди, чтоб не прокисло! А прокиснет, и вовсе морока. К примеру, захотел я огурчиков, без молока поел их, и все, а с молоком, особенно кислым, а? Что, спрашиваю, будет?

Мужики едва не вповалку валялись:

– Да к чему же огурцы обязательно с кислым молоком есть? Ты отдельно, тогда и по кустам сидеть не придется.

На стене еще долго были слышны взрывы хохота, это Ефрем доказывал преимущество жизни вовсе без домашнего хозяйства. По нему выходило, что если вовсе ничего не делать, так самое то и будет. Я не выдержала:

– Тебе бы, дед Ефрем, щуку, как Емеле.

– Какому Емеле, – живо откликнулся старик, – Косоротому? Откель у него щука, он отродясь не рыбалил.

– Сказ есть такой о щуке, которая все желания выполняла.

– А ну скажи!

Дед даже поерзал, устраиваясь поудобней, он по сидениям в доме Степана хорошо помнил, что рассказывать я умею. Пришлось рассказывать сказку о Емелином счастье, в которой все выполнялось по щучьему велению. Ох и понравилось, пришлось повторять на бис трижды. Постепенно вокруг собралось столько народа, что испугалась за целостность стены и без татарских пороков.