Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Максим должен был встретить генерала как правительственный комиссар и ожидал делегации от военных, но подошел один только Жилин.
— А что генерал Самарин, не явится лично поприветствовать преемника?
— Генерал Самарин изволил неожиданно для всех выполнить свое обещание и третьего дня записался рядовым во французский иностранный легион. Предпочел на седьмом десятке тянуть солдатскую лямку вместо того, чтобы отчитываться о состоянии, в которое привел вверенную ему армию.
По лицу Жилина читалось, что он только нечеловеческим усилием воли сдерживает куда более саркастический комментарий. Как бы он ни был недоволен Самариным, однако в воинском братстве не принято выносить сор из избы.
— Отчаянно надеюсь, что генерал Марушевский наведет в области порядок, — добавил Жилин. — Или по меньшей мере примет мою отставку с поста временно исполняющего обязанности начальника штаба. Самовольно уйти от ответственности, подобно Самарину, я не могу, не в моих это обыкновениях. А управлять штабом в настоящих условиях положительно невозможно.
Максим кивнул. В военной иерархии он разбирался плохо, но усвоил для себя, что начальник штаба организует армейские процессы, а командир направляет их. В последнее время русскую армию в Северной области толком не направлял никто. Операция против партизан в Усть-Цильме так и осталась единственным значимым успехом русского оружия. Мобилизация шла еле-еле. Оборону от большевиков на железной дороге и по основным рекам по-прежнему держали союзнические войска, и только благодаря им фронт до сих пор оставался неподвижным.
— Надеюсь, недолго осталось ждать, — Максим испытывал к Жилину симпатию и попытался подбодрить его. — Паром уже отчалил от того берега, видите?
Максим собирал сведения о последней надежде русской армии на Севере и кое-что разузнал, благо Марушевский оказался значимой личностью в отечественной истории. Шутка ли, последний начальник Генерального штаба Российской императорской армии; именно при нем большевики взяли власть, причем Марушевский находился в Петрограде в момент переворота, но по какой-то причине ничего не предпринял. Большевики и не сочли его сразу своим врагом, оставили поначалу в прежней должности и арестовали только в ноябре за саботаж мирных переговоров с Германией, но две недели спустя выпустили. Видимо, решили, будто он для них не опасен. Максим надеялся, что они ошиблись в этом — ведь он и сам в начале своей деятельности часто ошибался так же и многих отпустил.
Подсознательно Максим ожидал от человека, сошедшего с парома, какого-то особого судьбоносного облика, потому был несколько разочарован. Марушевский оказался среднего роста дядькой в штатском с мелкими чертами лица и жидкими усиками; глаза живые, внимательные. Жилин вытянулся во фрунт, отрекомендовался сам и представил Максима.
— Очень рад, господа, очень рад, — без пафоса ответил на приветствие человек, с которым связывали судьбу Северной области. — Но прежде, чем я приму на себя ответственность, к которой вы призываете меня, следует прояснить одно обстоятельство. Меня просили стать военным генерал-губернатором области, однако в пути мне случайно сделалось известно, что та же должность была предложена генерал-лейтенанту Миллеру. Как прикажете это понимать?
Это был неловкий момент. Вообще Миллера видели основным кандидатом, а Марушевского — запасным, но прибыл он первым.
— Видите ли, область в отчаянном положении, — сказал Максим. — Мы рассылали просьбы о помощи, так сказать, во все пределы… Ведь неизвестно было, откликнется ли хотя бы кто-то.
— Я, разумеется, не мог не откликнуться на призыв помочь русским людям и русской армии. И в какое положение это меня поставило? Срок приезда генерала Миллера совершенно неясен, а нужно сразу рубить узлы твердой рукой. Стать в позицию будущего заместителя, ожидающего явления настоящего хозяина — это, по моим понятиям, значит бесповоротно потерять время и попасть в ложное положение впоследствии.
— Уверен, все, что вы сделаете, пойдет исключительно на пользу нашей многострадальной области и ее армии, — выдал положенную лесть Максим. — Бездействие губит нас. Уверен, и правительство, и генерал Миллер, если он вообще к нам прибудет, высоко оценят любую вашу деятельность.
— Что же, раз область в таком отчаянном положении, мой долг сделать для нее все, что только в моих скромных силах…
Максим уже не в первый раз сталкивался с подобным отношением со стороны военных. Они любили разглагольствовать, что соглашаются занимать высокие посты исключительно из чувства долга, патриотизма и потому, что их уговорили; однако на деле цеплялись за них без всякой неохоты. Карьеры сами себя не сделают.
— Владимир Владимирович, вы, верно, намерены отдохнуть с дороги? — спросил Жилин. — Извольте, я провожу вас в ваши апартаменты.
— Ни в коем случае! День только на середине, — Марушевский энергично махнул рукой. — Отошлите на квартиру мой багаж. А я планирую прямо сейчас нанести визит французскому посланнику. После представлюсь командующему войсками области, генералу Айронсайду. Будьте любезны, сообщите ему о моем скором визите. Офицеров соберите завтра, в девять утра. После проведу смотр нижних чинов. А вы, — Марушевский обернулся к Максиму, — передайте вашему правительству, что я намерен представиться ему завтра в пять пополудни.
— Непременно, — кивнул Максим.
Новоиспеченный генерал-губернатор четко расставил свои приоритеты, ничего не скажешь.
— Ваш автомобиль подан, — сообщил Жилин. — Генерал Айронсайд предоставил его и водителя в ваше полное распоряжение.
— Мне не нравится то, что я успел увидеть, — говорил Марушевский по дороге к машине. — Офицеры невыправлены, почти никто не носит погоны! Солдаты и вовсе ходят огородными пугалами! Длинные волосы, небрежно надетые фуражки, невычищенная обувь…
Максим удивился про себя, что именно внешний вид своих подчиненных Марушевский считает основной их проблемой, но комментировать не стал.
— А вот и наш автомобиль! — Жилин распахнул дверцу.
— Ну что же, — Марушевский улыбнулся. — «В ворота губернского города N въехала небольшая бричка».
Максим усмехнулся и отметил недоумение на лице Жилина. Еще бы, ему-то не забивали голову Гоголем в советской школе…
* * *
Всю вторую декаду ноября союзники праздновали завершение Великой войны — Германия подписала мир в Компьене. Генерал Айронсайд приказал снарядить аэроплан, чтобы разбросать над вражескими позициями листовки с призывами сложить оружие — ведь немцы вышли из борьбы. Большевики ответили усилением огня.
Кажется, союзники наконец осознали неприятную