Аналогичная критика звучала со стороны Ривза и в отношении тихоокеанского театра военных действий. Вкупе с описанием блокады Ленинграда и переломом у Сталинграда Черчилль должен был описать сражения на Филиппинах, у атолла Мидуэй и за Гуадалканал. Только так, считал Ривз, читатели могли увидеть все события в «должной перспективе».

Во многом именно благодаря замечаниям Ривза четвертый том и был доработан. В августе 1950 года вставили с незначительными правками и дополнениями материал Паунэлла про Сталинград, Аллен подготовил главу про Мидуэй и в черновом варианте описание битвы за Гуадалканал. Из-за жестких требований по срокам со стороны американских издателей последний кусок был перенесен в пятый том и оказался в хронологическом порядке не на своем месте. Что же до первых двух фрагментов, то материал про Сталинград уступал по объему описанию про Мидуэй. Не нашел своего отражения на страницах «Поворота судьбы» и рассказ о блокаде Ленинграда, о которой не сказано ни слова. Столь явный дисбаланс вызвал закономерные вопросы у исследователей. Сам же Черчилль в предисловии четвертого тома повторил, что «события излагаются с точки зрения британского премьер-министра», давая тем самым понять, что в книге содержатся только те эпизоды, в которых автор принимал личное участие. Возможно, и сдержанный подход в описании сражений на русском фронте не был бы столь красноречив, если бы Черчилль и в самом деле следовал тому, что декларировал. Но судя по главе, описывающей битву у атолла Мидуэй, он проявлял в этом вопросе избирательность. Возможно, все дело в отсутствии материалов? Нет. На момент работы над четвертым томом уже имелось опубликованное на английском языке повествование о событиях на Восточном фронте. Помимо общедоступных источников, генералом Паунэллом были также обнаружены дополнительные материалы в архиве.

Современные исследователи считают, что причина диспаритета объяснялась различиями в подходах помощников, которые подготавливали черновые материалы. С одной стороны, был Гордон Аллен, проявлявший не меньший интерес к американской военно-морской истории, чем к собственной, с другой — Генри Паунэлл, без особого энтузиазма относившийся к достижениям СССР. Устранить возникшую диспропорцию мог бы Дикин, успешно справлявшийся с этой задачей раньше. Но в 1950 году он отстранился от участия в проекте, с головой окунувшись в преподавательскую деятельность в Оксфорде. Еще больше перекоса в сторону американской темы добавил сам автор. На дворе был 1950 год: разгар «холодной войны» и военное противостояние в Корее. Восхвалять бывшего союзника, как он это неоднократно делал в годы войны, Черчилль не только не хотел, но и в новых условиях считал некорректным. Более того, сделанные им дополнения редакции Паунэлла недвусмысленно передают его негативное отношение к коммунизму.

В итоге от подлаживания к звукам нового времени пострадала не только объективность изложения, но и, с учетом огромного влияния произведения на целое поколение историков, объективность значительного количества последующих произведений на эту тему. «Черчилль проложил путь для будущих англоязычных исследователей, — констатирует Д. Рейнольдс. — Шум от сражений в Южной Азии и Северной Африке будет эхом раздаваться на протяжении десятилетий в исторических спорах. Молчание о Сталинграде будет нарушено только после окончания „холодной войны“, когда станет очевидным, что именно русская война была сердцевиной поворота судьбы». В книге историка Джонатана Эдельмана «Прелюдия к холодной войне» (1988 год), указано, что в период с июня 1941 по июнь 1944 года 93 % потерь вермахта пришлись на противостояние с СССР. Если в абсолютных величинах, то речь идет о потере убитыми, ранеными или пропавшими без вести — 4,2 миллиона человек против 329 тысяч на всех остальных фронтах и театрах военных действий. Да и в последующий период, вторит ему Макс Гастингс, западные союзники не «несли ответственности за уничтожение основных сил германской армии», поскольку все предпринятые ими операции были «подчинены событиям на Восточном фронте» и лишь «помогали русским» уничтожить нацизм.

От Сталинграда уместно перейти к рассмотрению болезненной темы второго фронта и ее описания в четвертом томе. Еще в «Их звездном часе» Черчилль возражал против обвинений в свой адрес, будто он был последовательным противником высадки союзников в Нормандии. По его словам, он «с самого начала проявил немало инициативы, используя свою власть, и приложил значительные усилия к тому, чтобы создать огромный аппарат и армаду судов для высадки танков на побережье». В четвертом томе Черчилль продолжает гнуть ту же линию, добавляя, что был «полностью согласен» с планом Гопкинса: «лобового натиска на противника в Северной Франции в 1943 году». Он также упоминает о двух операциях, ставших прообразом будущей высадки союзников: «Следжхэммер», предполагающей атаку на Шербур силами от шести до десяти дивизий в 1942 году, и «Раунд-ап», полномасштабной высадке в Северной Франции силами сорока дивизий.

Несмотря на то что Черчилль проявлял активный интерес к «Следжхэммеру», его вердикт относительно успеха этой операции был неутешителен. В частности, он считал, что штурм Шербура при численном превосходстве противника и наличии у него сильных укреплений представляет собой «рискованную операцию». Но даже если бы высадка прошла удачно, войска союзников оказались бы запертыми на оконечности полуострова Котантен, и им бы пришлось удерживать позиции в этой «тесной ловушке» в условиях непрекращающихся бомбардировок в течение года. В итоге, заявляет Черчилль, ему «пришлось выступить против» этой операции, которая «отпала сама по себе из-за собственной слабости».

В своих мемуарах Черчилль признавал, что «русские ведут гигантские бои изо дня в день против главных ударных сил германской армии». Тем не менее признание существенного вклада СССР не мешало британскому премьеру придерживаться достаточно циничного подхода. На закрытой встрече с редакторами крупных оппозиционных газет в июле 1942 года он заявил: «Сам по себе факт, что русские страдают, совсем не означает, что мы тоже должны страдать. Мы должны заставить страдать своего противника».

Каким образом Черчилль собирался заставить «страдать противника»? Предлагал ли он, учитывая совместное использование советских баз в Крыму, напасть на нефтяные промыслы Плоешти или совместно с Красной армией атаковать Петсамо, из которого военная промышленность Германии получала треть никеля? Нет. Согласно используемым в книге документам: записка генералу Немею от 15 июня 1942 года (приведена в основном тексте) и меморандум «Обзор военного положения» от 21 июля 1942 года (содержится в приложении), отчетливо прослеживается, что Черчилль продолжал верить в неминуемый коллапс немецкой промышленности и крах нацистского режима. Большая роль в его планах отводилась «подъему населения», «освободительным армиям» и «всеобщим восстаниям против тирании Гитлера».

Если же говорить об активном противостоянии с противником, то Черчилль стремился «запустить когти нашей правой лапы во Французскую Северную Африку, рвануть левой лапой по Нордкапу и подождать год, не рискуя ломать свои зубы об укрепленный германский фронт по ту сторону Ла-Манша». Приоритетной для британского премьера стала оккупация Северной Африки в сочетании с наступлением на Триполи и Тунис, так называемая операция «Гимнаст», впоследствии получившая известность как «Торч». В августе 1942 года Черчилль сообщит Сталину, что по сравнению с высадкой в Северной Африке «нападение шести или восьми англо-американских дивизий на полуостров Шербур и на острова Ла-Манша было бы рискованной и бесплодной операцией». Однако еще до обсуждения со Сталиным Черчилль начал искать поддержку своих планов у Рузвельта. «Мы никогда не должны позволить себе забывать о „Гимнасте“», — писал он в послании президенту в конце мая 1942 года. «Я уверен, что „Гимнаст“ является лучшей возможностью оказать помощь русскому фронту в 1942 году», — повторяет он в своей телеграмме Ф. Д. Р. в июле. Своими обращениями он стремился «добиться от США» «отказаться от всех планов вторжения через Ла-Манш в 1942 году».