По данным «Human Rights Watch», ситуация для женщин тутси ухудшилась в середине мая, и многие из тех, кого пощадили в предшествующие недели, в том числе сексуальные рабыни, были убиты[714]. Это ужесточение было вызвано, по всей видимости, истерией по поводу новых военных успехов РПА на юге и в Кигали, которые сделали перспективу победы повстанцев реальной. Одновременно объектом агрессии в мае стали женщины тутси – жены мужчин хуту, которые до тех пор пользовались во многих общинах определенным иммунитетом, а также их дети, хотя они, согласно руандийским обычаям, считались принадлежащими к роду отца. Так, 5 мая в коммуне Таба интерахамве обнаружили убежище женщины по имени Кристина и ее двух малолетних детей (одному было два года, другому четыре месяца), отцом которых был хуту. «Они сказали, – вспоминает Кристина, – “мы хотим знать, как выглядит матка тутси. Если ты откажешься, мы убьем тебя”. Я согласилась, чтобы не быть убитой и чтобы спасти моих детей, но они все равно убили моих детей после того, как изнасиловали меня»[715]. Такого рода нападения вызвали многочисленные конфликты внутри общин хуту, поскольку затрагивали интересы мужей и нередко их многочисленной родни. Количество таких случаев оказалось настолько велико, что 6 мая совет безопасности префектуры Бутаре был вынужден призвать бургомистров «остановить насилие, захват и отнятие жен у других мужчин»[716]. Однако ожесточение все нарастало, и под удар стали попадать даже бургомистры, которые имели родственные связи с тутси или только подозревались в этом; подобные обвинения могли использоваться в политической борьбе. Так, 24 июня хуту Иньяс Багилишема (НРДДР), глава коммуны Мабанза (Кибуйе), послал письмо префекту Кайишеме, в котором жаловался на готовящиеся рейды отрядов милиции из соседних коммун Кайове (Гисеньи) и Руциро (Кибуйе) на территорию его коммуны и доказывал, что его несправедливо считают сочувствующим тутси. «Что касается проблемы моей жены, – писал он, – то люди считают ее тутси, и это приводит их к мысли, что я сообщник и что я поддерживаю хуту, женатых на женщинах тутси, и самих тутси. Я бы хотел сообщить, что этот слух распространяют мои политические противники, которые хотят занять мое место. Моя жена – хуту из семьи Багига, очень большой семьи хуту, проживающей в Рубенгере в коммуне Мабанза. Что же до тех, кто предполагает, что моя теща тутси, то это тоже не имеет под собой никакого основания; ребенок принадлежит отцу, а не матери. Те, кто считает, что моя теща – тутси, неправы, потому что она родом из сектора Рурагвы коммуны Гитеси. Она родом из семьи Баренга, хорошо известной семьи хуту» (курсив мой. – И. К.)[717].

Надругательства над женщинами имели и другие, не менее трагические последствия. По оценке правозащитных организаций, в результате изнасилований женщин тутси во время руандийского геноцида на свет появилось от 2 до 5 тыс. детей[718]. Типичной в этом плане (среди многих других) оказалась судьба Леониллы Мукамагеры, жившей в окрестностях Кигали, о которой стало известно благодаря статье американских журналистов под говорящим названием «Рожденный под несчастливой звездой». 6 мая банда интерахамве подожгла ее деревню и убила большинство жителей, пытавшихся бежать. Мукамагеру поймали, «…втащили в хижину без окон и заперли внутри. Остальную часть того дня и всю ночь один милиционер молча и периодически насиловал ее на грязном полу. Утром, когда мужчины ушли, она выползла из темноты. Рядом с дымящимися обломками своего дома она нашла мертвые тела своего мужа, брата и матери. Четверо ее детей пропали; она сходила с ума от горя, пока те не вернулись невредимыми. Несколько недель спустя она узнала, что беременна»[719]. Она сохранила ребенка, хотя он был вечным напоминанием о страшном прошлом. «Всегда, когда я смотрю на него, – призналась Мукамагера, – я думаю о том дне и помню, каким образом он был зачат. Если бы была возможность сделать аборт, я бы сделала его. Но теперь я обязана заботиться об этом ребенке. Я обязана любить его»[720]. Однако многие женщины не желали таких детей. Они просили врачей прервать их беременность, хотя это запрещалось в Руанде, и говорили им: «Я никоим образом не собираюсь вынашивать ребенка убийцы моей семьи»[721]. Когда же ребенок рождался, они отказывались от него и передавали в государственные или частные приюты.

Но большинство сирот составляли дети, чьи матери тутси были убиты. Таких детей, тоже жертв геноцида, оказалось около 400 тыс., 85 тыс. из них были вынуждены самостоятельно заботиться о своих младших братьях и сестрах[722]. «Осколки десятков тысяч разбитых семей, – рассказал об их судьбе 26 мая 1994 г. Марк Фриц, – отчаянно пытаются воссоединиться, проходя огромные расстояния в поисках родичей. В некоторых случаях от безысходности дети вынуждены создавать небольшие группы без взрослых, чтобы найти родителей»[723]. Все они, как правило, испытали сильнейший шок, став свидетелями гибели своих близких, и среди них 14-летняя Доната Ньиншимийе из Русумо, пережившая «кошмар, когда увидела, как люди схватили ее отца-пастуха, потащили в глубокий ров, наполненный химикалиями, которые использовались для лечения крупного рогатого скота от паразитов, и удерживали его под ядовитым слоем, пока бульканье не прекратилось»[724]. Такие психологические раны исцелить гораздо труднее, чем физические.

«Те, кто пытался сопротивляться в таких местах, как Бисесеро или болота Бугесеры, – пишет Дефорж, – кажется, в целом могли выжить самостоятельно, но те, кто спасался бегством, прячась или покупая свою безопасность, обычно нуждались в помощи хуту»[725]. Правда, помощь тутси со стороны хуту не стала массовым явлением. Одной из главных причин этого оказалось активное противодействие властей любым попыткам оказывать поддержку жертвам геноцида. Тем, кто по тем или иным мотивам решался на это, грозило обвинение в «пособничестве врагу», а также штраф, избиение, изнасилование и даже смерть. Вот почему отказ друзей и соседей в помощи тутси стал обычной реалией в те страшные дни. Когда один старик тутси в Бисесеро обратился к своему другу хуту с просьбой спрятать его внуков, тот ответил: «Я бы с удовольствием это сделал, но не могу. Мы получили приказ не делать этого»[726].