Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сначала ей надо оказать помощь, — крикнула Фьора. — Ты видишь, она умирает!
Хатун попыталась подняться, но силы оставили ее. Она упала на плиты пола, лицо ее побледнело, а нос заострился.
Ничего не сказав Фьоре, Пиппа наклонилась, взяла Хатун на руки и положила на постель, ругаясь при этом, что ее лохмотья испачкают чистые простыни.
Но, надо признать, Пиппа была энергичной особой. В один момент под обеспокоенным взглядом Фьоры она промыла рану, помазала ее чем-то, и кровь сразу остановилась. Затем она поднесла к носу девушки большой флакон с сильно действующей солью. Хатун чихнула и пришла в себя.
— Вот! Теперь ты видишь, что она не умерла! — удовлетворенно сказала Пиппа. — Пусть все расскажет!
— Немного терпения! — возмутилась Фьора. — Дай ей что-нибудь выпить! Немного вина…
— Еще чего! Ты будешь здесь приказывать?! — прорычала Вираго, но пошла все-таки за вином.
Она плеснула немного вина на дно кружки и дала его выпить Хатун, которая, несмотря на крайнюю усталость, все-таки пришла в себя и смогла говорить. Она рассказала, как на следующий день после похорон своего господина она, переодевшись в лохмотья нищенки, пришла к стенам монастыря Санта-Лючия. Инстинкт любящего существа подсказывал ей, что Фьоре в этом "святом»доме угрожала опасность. Она не отходила от монастыря, лишь ненадолго покидая свой пост, чтобы купить себе что-нибудь поесть на те монетки, что ей бросали прохожие…
— У тебя не было столкновений с братством нищих? — спросила Пиппа. — Это удивительно. Церкви и монастыри — это лучшие места для попрошаек. За них обычно платят…
— Я не видела никого, — сказала Хатун, подняв на громадную женщину свои миндалевидные глаза. — Может быть, нищий, постоянно стоящий в этом месте, был болен?
— Маловероятно! Это очень здоровое племя, — усмехнулась Пиппа. — Нищий или жив и здоров, или мертв. Среднего не существует. Но продолжай рассказывать твою историю!
А рассказ Хатун почти закончился. Через два дня, в самое темное время ночи, ворота монастыря открылись. К ним подошли двое мужчин в масках. Им передали длинный сверток, который один из них положил себе на плечо. Неизвестные тихо удалились. Хатун незаметно последовала за ними до дверей дома, куда они вошли. Она была уверена, хотя никак не могла этого объяснить, что из монастыря вынесли Фьору.
Она убедилась, что была права, так как по городу разнесся слух, что суд божий не состоится, так как обвинительница совершила побег… Хатун не сомневалась в том, что Фьора находится в доме, куда вошли двое мужчин…
В глазах Фьоры горела надежда. Она внимательно выслушала рассказ юной татарки, боясь пропустить хоть слово. Из осторожности она не решалась задать вопрос, который вот-вот готов был сорваться с ее губ.
Но его задала Пиппа, как бы мимоходом, будто речь шла о совсем незначительной детали. Она вынула булавку из нечесаных волос и, разглядывая ее, спросила:
— Как же так случилось, что ты не позвала на помощь?
Ты ни к кому не обращалась?
Хатун опустила глаза. Крупные слезы покатились по бледным щекам.
— Я побежала во дворец, чтобы предупредить о случившемся и попросить помощи, но не смогла подойти к нему. Он был окружен солдатами, которые сдерживали толпу. Толпа кричала: "Смерть, смерть колдунье!»Во дворце было тоже много людей. Они растаскивали все. Раздавался треск мебели, которую выбрасывали во двор… Это было… ужасно! Я не знала, куда бежать, кого искать. Я вспомнила о донне Кьяре, но слуга прогнал меня. Тогда я вернулась сюда, чтобы попытаться сделать… я не знаю что.
У Фьоры комок стоял в горле. Она выслушала эти несколько фраз, означавших полный крах и конец всем надеждам. Она испытывала не горе, нет. Ей даже не дали времени пережить ужасное горе, постигшее ее, — смерть отца, но она знала, что еще будет и оплакивать его, и страдать от этой потери. Теперь ее раздирала бессильная ярость. У нее отняли все, оставив ей только честь, но через несколько часов она потеряет и ее. Ее осквернят, унизят, растопчут в грязи, в разврате, отчего добрый Франческо Бельтрами так хотел уберечь невинное дитя…
В конце концов Фьора взорвалась:
— А Лоренцо? Лоренцо де Медичи — хозяин Флоренции, что он делал, пока меня искали всюду и хотели убить, пока грабили мой дом… пока терзали, по всей вероятности, старую Леонарду? Где был этот всесильный Лоренцо Великолепный? Он прогуливался по своему саду и любовался, как цветет лавровое дерево, или сочинял стихи и славил красоту? А может быть, он был поглощен чтением редкой книги? У моего отца были собраны замечательные книги. Может быть, Лоренцо позаботился перенести их в его собственную библиотеку?
Фьора не могла больше сдерживаться. Горькие слезы хлынули из глаз…
Пиппа быстро закрыла ей рот рукой:
— Замолчи сейчас же! Ты хочешь, чтобы нас всех повесили? В доме много людей. Девицы за работой, приходят все новые клиенты.
— Чего тебе бояться? — с горечью спросила Фьора. — Я только сказала, что Медичи не такие уж всемогущие…
— У них всюду шпионы. Из-за этого они и самые сильные, да еще и потому, что у них много золота. У них кровь не голубее моей. Лоренцо пришлось жениться на принцессе, чтобы стать благородным… Ну, хватит, успокойся! Если это может тебе доставить удовольствие, так признаюсь: я тебя прекрасно понимаю. Трудно проглотить такую пилюлю…
— Это самое мягкое выражение в данном случае.
— Согласна, но ты все-таки не все потеряла. У тебя осталась премиленькая мордашка и… красивое тело. Когда я тебя научу пользоваться всем этим, ты убедишься, что ты еще можешь достигнуть многого. В Риме ты сможешь сколотить себе состояние, и, возможно, настанет день, когда ты отомстишь за все. А теперь ложись спать! А вот эту…
— Что ты хочешь с ней сделать? — закричала Фьора, вся ощетинившись и заслоняя собой Хатун.
— Я собиралась ее убить, потому что только мертвые молчат, но, может, лучше…
— Что лучше?
— Надо посмотреть, что там скрывается под лохмотьями…
Рабыня-татарка стоит дорого. Что она умеет делать?
— Петь, танцевать, играть на лютне. Но я не позволю тебе продавать ее. Она принадлежит мне, и я люблю ее. Если ты нас разлучишь, ты ничего от меня не добьешься. Я обязательно себя убью!
Молча, но с тяжелым вздохом Пиппа взяла у Фьоры Хатун и начала снимать с нее тряпки. Она напоминала громадную рыжую обезьяну, очищающую от кожуры свежий орех. Хатун так устала, что не могла понять, что с ней происходит. Она едва держалась на ногах, и глаза ее
