— А эти? — становясь снова серьезным, спросил кадровик. — Они что же, выходит, аферисты? Только ведь документы были подлинные.

— К вам нет претензий, Алексей Алексеевич. Ими, вероятно, будет ФСБ заниматься. Так что не берите в голову.

Закончив с протоколом опознания, подписанным Алексеем Алексеевичем и понятыми, Турецкий поднялся и, изобразив на лице глубокое размышление, заметил, что, вероятно, так сказать, на всякий случай, хотя у него лично уже никаких сомнений нет, все-таки, видимо, стоит показать данные физиономии и Шатковской. Пусть просто подтвердит. И достаточно. Для чистоты, как говорится, эксперимента.

Житейская хитрость возвратилась на лицо кадровика. Легонечко хмыкнув, он снял трубку и набрал номер. Сказал, что в кадры надо срочно зайти Шатковской. Нет, не откладывая, именно сейчас.

— Здесь будете? Или пойдете куда? — спросил у Турецкого.

— Ну еще! Мало я вас от дела отрываю! Да хоть в коридоре на подоконнике. Теперь ведь пустая формальность.

— Ага, — подтвердил кадровик свои предположения, а они у него точно были — на лице ж написано. — Тогда, стало быть, до свидания. Если нужда какая, к вашим услугам…

— Вы?! — искренне изумилась Римма, быстро и как-то нервно шагающая по коридору в отдел кадров. — Почему такая срочность? Опять кого-то опознавать, да?

Она была сердита и неприязненна. От нее так и несло холодом.

— Вы будете сильно смеяться, но — да, — заулыбался Турецкий. — Впрочем, если вы настроены решительно против?.. Может, вас официально пригласить в прокуратуру?

— Извините, — она взяла себя в руки. — Если что-то срочное, тогда… А так…

— Срочного, если честно, уже ничего нет, я провел опознание с Алексеем Алексеевичем. Однако мне думалось, что… Да и вообще я сильно виноват перед вами, Римма. Наговорил бог знает чего, смутил девушку, чуть не сбил с пути истинного, вот и мучает раскаяние. Даже не знаю, как теперь и подступиться.

Она слушала с большим сомнением, которое читалось в ее весьма выразительных глазах. Лед таял, и отчуждение готово было, кажется, перерасти в приятие.

— Не поняла, — по-прежнему строго спросила она, — от чего раскаяние: от того ли, что не сбили с пути? Или есть и другая причина?

— Есть, конечно, — вздохнул Турецкий. — Это, по-моему, даже он понял. — Александр показал большим пальцем себе за спину, на дверь отдела кадров. — Здесь, говорит, будете проводить опознание или другое, более удобное, место найдете? Я подумал, что было бы очень хорошо найти другое место… Где нет никакой службы. Как?

— Восемь.

— Что — восемь? — слегка опешил Турецкий.

— А что — как? Дурацкий вопрос. Я на работе. И никто меня отсюда не отпускал.

— Но я всегда могу использовать свое служебное положение. Во зло или во благо, это уж как вы посчитаете, Римма.

— Ох, какой же вы все-таки!.. — сморщилась она будто от кислого. — А если можете, чего не используете? Вам подсказки нужны? Ну и мужики пошли! Дубы стоеросовые!

— Остановитесь! — Турецкий поднял обе руки, сдаваясь перед ее неожиданным натиском. — Я все понял, я виноват, я немедленно исправлюсь, и даже несколько раз!

— Нахал! — она посмотрела на него уничижительно. — Он, вероятно, думает, что после нанесенного оскорбления я готова удовлетвориться лишь единожды?! Никогда! Ладно, давайте ваши эти, чего вам надо, а то мы снова начинаем зря терять драгоценное время.

— Вот это мне в тебе, дорогая, очень нравится, — почти запел Турецкий, мигом раскладывая на подоконнике ряд фотографий. — Покажи мне, которые тут тебе мозги пудрили, что они из госбезопасности? Узнаешь?

— А чего узнавать — вот они, оба, рядышком.

— Все. Но для официального оформления следственно-процессуального документа мне придется увезти тебя в… назовем это место Генеральной прокуратурой. Повестку я тебе вручу. Беги докладывайся своему начальству, что появился опять этот настырный тип, который, кажется, уже нащупал концы вашей пропажи. Так что не исключено, что скоро ваши умные разработки вернутся в альма-матер. А я нетерпеливо жду тебя за проходной. Машинку мою ты знаешь.

У Риммы, по ее более позднему признанию, выросли крылья. И полностью исчезло то дорогое ей рациональное, чем она в себе гордилась, и не без оснований. В принципе у нее никогда не было острой и безутешной нужды в мужчинах. Красивая девка, самостоятельная, характер вполне покладистый — чего им еще надо! Но одноразовые мужчины, подобно одноразовым шприцам, не представляли для нее непреходящей ценности. Использован и — на помойку. Хотелось большего. А не только сиюминутных эмоций. И как женщина, умеющая читать в мужских взглядах не только вожделение, она решила, что Турецкий и в самом деле может стать ей близким человеком, не обязательно мужем, хотя это был бы идеальный вариант, с ее точки зрения, но верным другом и уж наверняка отменным любовником. Только не надо садиться ему на шею, не надо экзальтации, банальных упреков типа: «Я тебе вон чего отдала, а ты…», и все будет хорошо, а главное, долго. Пока не надоест. Ведь всему в конце концов приходит этот самый конец, зачем же бездумно торопить его наступление?

Трезвые, рассудительные мысли будто убаюкивали Римму. Хорошо мечтается, когда вот так, рядом, надежный мужик. А в том, что Турецкий надежный — в человеческом плане, — Римма почему-то не сомневалась. И тот, прошлый, случай, когда двое — Сашка и рыжий генерал — как бы выдоили ее, а потом, распалив воображение, отправили домой, словно уже ненужную вещь, казался не таким уж и обидным теперь. Ну работа такая у мужиков, что некогда им лишний раз бабу обнять, так что же, казнить их за это? Этак добрых мужиков и вовсе не останется.

Римма твердо решила, что пора некоторым образом поступиться принципами, нечего валять дурака, а надо Сашку тащить прямо к себе. Нечего по подругам шляться и минуты считать. Она буквально так и заявила, садясь в машину. Ха-а-ароший поцелуй был ответом. От него не пахло ни табаком, ни спиртным, значит, искренне. Приятно. Вот только с обедом у нее туговато. Так, по мелочам, что-то найдется из того, что вполне приличествует сохраняющей спортивную форму молодой женщине, но, увы, не более. Вряд ли подобный расклад устроит вечно голодного мужчину.

Шутка шуткой, а вопрос ставился серьезно. Заехать куда-нибудь пообедать или набрать с собой, чтоб потом терять время на приготовление пищи, отстраняя тем самым то, ради чего вся затея? В постели, известно из старого анекдота, жарят совсем не котлеты по-киевски.

Посмеялись уже с откровенным взаимным желанием, и Александр предложил сделать высадку десанта в Покровском-Стрешневе, тем более что прямо по дороге: Римма обитала на улице поэта Исаковского, и окна ее однокомнатной квартиры выходили на окруженную высокими ивами излучину Москвы-реки. Летом — просто чудо.

Что же касается ресторана, то в прошлые годы Турецкий, было дело, посещал его не раз, но тогда заведение имело обличье охотничьего домика, и там подавали жареных перепелок, глухарей, котлеты из оленины и поили весьма распространенным тогда в столице зеленым чешским напитком, именуемым «бехеревкой». Сладкая сорокоградусная настойка на тринадцати с чем-то травах отлично подходила к жареной дичи. Теперь это был ресторан «Стрешнево». Вот в нем и предложил пообедать Турецкий, вспомнить молодость.