— Может, он твоему приятелю Игнатову помешал?

— Спроси у него. Они, по-моему, давно цапались. А с генералом у меня совершенно конкретные дела были. Если бы у нас с тобой не было этого, — Западинский постучал кулаком о кулак, — с удовольствием рассказал бы. А так — конкуренция… Ну хорошо, ты спросил, теперь разреши и мне. Ты сам себя по отношению ко мне не чувствуешь виноватым?

— Чувствую, — с достоинством ответил Плешаков. — Затем и предложил встретиться.

— Вот это уже интересно! — прямо-таки загорелся Западинский. — Валяй, излагай!

— Мы оба наделали ошибок. Сперва о своих. Я, в общем, знал предмет твоей охоты. Но успел раньше. Это не карается смертью, Виталик. Сам сказал: конкуренция. И ребят тех я просто пожалел. Зачем дурачков жизни лишать? А вот ты — не пожалел. И не только их. А почему? Жаба тебя, Виталик, задавила. Ну ладно, оставим это. Бог тебе судья. В финансовых делах, особенно крупных, родни, сам знаешь, не бывает. Но ведь больше я у тебя на дороге не становился. Решая свои проблемы, ты захотел ответственность за неудачи переложить на меня. И снова ошибся, заметь. Так вот, чтобы окончательно закрыть этот вопрос и больше к нему не возвращаться, я предлагаю нам обоим объединить два интереса и разделить их честно пополам. Другими словами, ты вступаешь в мою операцию с лекарствами, а я — в твою, обеспеченную Вадиком. Кроме того, возобновляем статус-кво на каналах: ты — мою информацию, я — твою рекламу. Полагаю, так будет без обид.

— Это все? — спокойно спросил Западинский. Плешаков кивнул. — Тогда послушай и меня. Ты, дружок Толя, сильно отстал от жизни. Я так понимаю, что в данной ситуации не тебе, а мне можно диктовать условия и предлагать сделки. Ты вот осуждаешь резкость некоторых моих движений. И не прав. Мир-то совсем другой нынче, не тот, в котором мы с тобой начинали…

— Ну, начинали мы в разных ипостасях, — хмыкнул Плешаков. — Я — своим горбом, а ты в стукачах у Игнатова обретался. Так что и перспективы у тебя, Виталик, были более отчетливые. Но суть не в том. Кто там у вас кого сделал?.. Вы и разбирайтесь. И я не следователь по особо важным делам, чтобы давать оценки твоим поступкам. Поэтому, Виталик, давай ближе к телу, не надо кашу по столу.

— Ты, Толя, даже не представляешь, как сейчас не прав. — Западинский, видно было, сдерживался, но алые пятна на скулах выдавали. Нервишки, черт бы их побрал! — Ты хочешь доказать мне, что чист морально, а не получится. Ты вот жалеешь тех пацанов с Новой Басманной, а поступил бы ты с ними, как с моим оператором в Томилине, и не было бы у тебя никаких забот. Ошибся. А я взял да и вычислил тебя. Так что тут уже не баш на баш, тут ты мне просто элементарно дорожку перешел. А я таких ходоков не жалую. И поэтому дележка неуместна. Тебе придется вернуть мне все. Плюс издержки. Вот тогда, может быть, дальнейший разговор у нас с тобой и получится. А нет… ну, ты и сам знаешь: с волками жить…

— Не слишком ли высоко ты вознесся, Виталий? Неужели и в самом деле возомнил себя всесильным? Не понимаю… — Плешаков сознательно провоцировал Западинского на резкости. Крохотная булавочка-микрос, последний дар покойного Матюшкина, ничем не отреагировала на металлодетектор, коим еще на входе в открытую прошелся по Плешакову один из охранников Виталия. Точно так же, как сделал это с Виталием и Лаврухин, возглавлявший команду Анатолия Ивановича. Но запись должна была идти. И тут особо важно дать полностью высказаться Западинскому и самому не подставиться.

— А ты никогда не понимал. Это не самомнение, а констатация факта. Именно понимая это обстоятельство, ты и предложил встречу. Не от разума, а от страха. Валится все у тебя, Толя, летит к едрене фене, вот ты и забегал. А мне такие союзники не нужны. И равных партнерских отношений у нас, слава богу, быть не может.

— Ну хорошо, ты высказался. Теперь послушай меня. Я вижу, как ты старательно пытаешься повесить на нас «мокруху», но у тебя нет фактов. Я же обладаю противоположными сведениями. Могу поделиться, если тебе интересно.

— Давай, послушаю. Времени у меня есть маленько…

— У меня имеются доказательства того, что ты лично дал команду убрать Олега Скляра. Что эта же угроза распространялась и на его дочь. С ней я тебе успел помешать, а вот с Олегом не получилось. Он оказался упрямым и сам полез под пулю. Твою, Виталий.

— Бред! — Западинский помотал головой, взмахивая длинными волосами. — Ты сам-то хоть веришь тому, о чем болтаешь?

— Ты снова торопишься, Виталий. И совершаешь ошибку. Я не хочу объявлять тебе войну, и мои предложения сугубо мирные: вести совместные финансовые операции, вернуть на телевидение статус-кво. Что здесь противозаконного? Больше того, я просто уверен, что ты сам примешь аналогичное решение, когда узнаешь о моих условиях.

— Ты неисправим.

— Ну, ладно, слушай. Лена Скляр — свидетель того, что ее братец Вадим занимается противозаконными делами, плодами которых пользуешься ты. Смерть отца, с которым она разговаривала буквально за полчаса до его гибели, потрясла ее. И она написала подробное заявление в Генеральную прокуратуру. Сама Лена не желает тебя видеть, боится мести. Я предоставил ей убежище и обеспечил охраной. Говорю это тебе, чтобы ты со своим бандитом Формозой не питал никаких иллюзий: до нее вы не дотянетесь. Она у меня слишком важный свидетель, Виталий, которого ты просто обязан бояться. Я не утомил тебя многословием?

— Собираешься меня шантажировать? — Западинский раздраженно налил себе полную рюмку коньяку и махнул ее. Лицо его было багровым. Все-таки как себя ни сдерживай, природа знает свое.

— О шантаже речь не идет. Я выдвигаю условия, ты их принимаешь. Я не даю хода заявлению. Пусть этим занимается прокуратура, если у нее достанет умения раскрывать заказные убийства. Вот и все.

— Я должен обдумать твое предложение…

— Пока не тороплю, но время — деньги, тебе ли не знать.

— Не могу сказать, что ты загнал меня в угол, Толя, но кое-какую хватку ты приобрел. Черт тебя знает, может, и в самом деле сработаемся?.. Ну хорошо, если у тебя все, я еще два слова напоследок скажу. Не вешай и ты на меня «мокруху», Толя, болтать и даже грозить может каждый, а как до дела… Брось! Мои руки чисты, ей-богу, чисты, поверь…

— Не гневил бы Господа-то… Грех ведь!

— Да что ты в грехах понимаешь! Все, кончаем базар. Я позвоню тебе… может, уже завтра.

— Надеюсь, ты примешь верное решение, — сказал Плешаков, вставая.

— Можешь не сомневаться, — ответил Западинский, продолжая сидеть.

Плешаков знал, с кем имеет дело. И он ни на миг не поверил в то, что Западинский готов принять его условия дальнейшей игры. Не таков Виталий. Поэтому перед уходом из ресторана Анатолий Иванович решил пожертвовать американской штучкой и «пересадил» микрос из собственного рукава в уголок скатерти.

Потому и отъезжать он не торопился, ожидая, что пойдет новая запись. И когда она действительно пошла, Плешаков успокоился, приказал ехать, а метров через двести велел свернуть на боковую дорожку и тормознуть. Запись шла чисто.