– Кто он?! – У Горелова пересохло во рту и горле. Он осторожно положил диск на стол. – Убийца?!

– Не знаю, убивал он или нет, но тридцать первого декабря проехал мимо Иванова дома. И на записи хорошо видать, что сзади сидит кто-то в нарядной одежде. Мешок-то с костюмом я нашел. Вот и… Сказать, что за машина-то? Пока посмотрите… А я и номер, и марку списал с картинки. Так, для себя.

– Рогов, я тебя сейчас расцелую! – произнес срывающимся голосом майор Горелов, рассматривая его каракули, и добавил скорее для себя: – Ну теперь, сволочь, ты от меня никуда не денешься…

За окном беспорядочно метались крупные хлопья снега. Это походило на хорошую потасовку миллиона крошечных борцов. Победителей в ней не будет, все проиграют, упав на землю. Он точно знал, что никто не победит.

Ильинов держал в руке бокал с яблочным соком, время от времени поднося его к губам и делая мелкие глотки. Его созерцание носило рассеянный характер. Мысли были заняты другим. Он думал о Маше. Все чаще думал о Маше.

Наверное, не надо было перевозить ее из дома матери сюда. Пусть бы отправлялась к себе и жила, как хочет. И у него не было бы необходимости рассматривать ее фигуру, находя ее замечательно сложенной. Не было бы необходимости заглядывать в ее зеленые глаза и думать, о чем она сейчас думает. И уж совершенно необязательным для него было бы в таком случае наводить справки о ее погибших в горах родителях. Без конца отвечать на телефонные звонки ее приятеля Игоря и хлопотать за нее о продлении отпуска.

Но Маша осталась. По его прихоти и с ее молчаливого согласия. Осталась и живет в гостевой спальне. А он, всякий раз проходя мимо, задумывается о том, что девушка в данный момент делает? Спит, читает, включила телевизор или смотрит в окно?

Он мог бы постучаться и войти. И тогда получить ответ на все свои вопросы.

Он не стучал и не входил. Не мог объяснить почему? Еще вчера не мог. А сегодня утром ответ родился.

Он боялся, что, увидев Машу за обыденными занятиями, разочаруется. Пока она представляла для него загадку, он готов был терпеть ее под крышей своего дома. Что будет потом – время покажет.

Ильинов вытянул шею. У ворот что-то происходило. Какой-то человек настойчиво рвался на территорию, а охрана его не пускала. Он вытащил телефон из кармана домашних брюк и набрал цифру один.

– Станислав Сергеевич? – тут же отозвался охранник.

– Кто там у ворот? Что надо?

– Майор Горелов. Ему непременно надо с вами поговорить.

Каков наглец! Не наговорился, нет?

Стас с силой стиснул зубы. Настойчивости этого майора можно было позавидовать. Он с не проходящим рвением пытался обвинить Стаса хоть в чем-нибудь.

Убийство несчастной Татьяны Иващук пытался на него повесить – не вышло. Потом убийство Саши Витебской – опять осечка. Мнимое похищение Марии Нестеровой пришлось, как нельзя, кстати, но и тут прокол.

Что на этот раз? Стасу сделалось любопытно.

– Пусть войдет. Он один или со свитой?

– Один. Сказал, что в частном порядке.

– Угу… Впустите его…

Ильинов глотнул еще сока и пожалел, что не налил себе чего-нибудь покрепче. Горелов был ему очень неприятен. Выносить его на трезвую голову будет сложно. Каверзные вопросы, незаметные ловушки, подвохи. Что еще на сегодня приготовил ему господин майор?

Но тот неожиданно удивил.

– Я приехал извиниться, Станислав. Перед вами извиниться. Лично. – Горелов стоял в дверях гостиной в куртке и ботинках, которые не потрудился снять. – Вы ни в чем не виноваты. Все мои подозрения оказались ошибочны. Извините.

Он повернулся и пошел.

– Майор! – удивленно округлил глаза Стас. – Куда же вы? А комментарии? Вы пытались повесить на меня минимум два убийства и одно похищение. И теперь решили отделаться одним коротким словом: «извините»? Так не пойдет, майор.

– А как надо?

На скулах Горелова расцвели два ярко-красных пятна. Ясное дело, унижаться он не привык.

– Я хочу знать все про убийц. Кто, как, когда, каким образом вы на них вышли.

– Я что, отчитаться, перед вами должен? – вскинул подбородок Горелов.

– Нет. Просто удовлетворить мое любопытство. Я напою вас потрясающим кофе, и мы поговорим. Идет?

– У меня в машине бутерброды. Жена готовила. Может, я их принесу? Что-то проголодался.

– Сделаю я вам бутербродов. Идемте в кухню…

Ему не пришлось хлопотать. Дежурная тарелка с бутербродами всегда стояла в холодильнике. Горелов с аппетитом съел сразу два: с сырным кремом и огурцом, и с маслом авокадо и тунцом. Он с удовольствием выпил чашку кофе и запросил еще.

– Под разговор, – объяснил он и тут же спросил: – А Мария где?

– Мария наверху. Позвать?

Горелов кивнул, и Маша через пять минут присоединилась к ним. Ильинов, что показалось странным ему самому, ею залюбовался. В черном костюме в обтяжку, с гладко зачесанными в хвост волосами, она зашла, поздоровалась и села на диванчик между оконными проемами. Телефон тут же отложила в сторону, и это Ильинову понравилось тоже.

– Итак… Сразу скажу: в убийстве вашей подруги Татьяны Иващук супруги Гребневы признались. Не сразу, нехотя, но признались. Им некуда было отступать. В подвале их дома полно замытых пятен крови. И обувь нашлась, в которой они ее избивали, и даже кастет. Как оказалось, Анна Ивановна Гребнева долгое время работала санитаркой в психиатрической лечебнице в одной из бывших союзных республик и была уволена за жестокое обращение с пациентами. Выписки из архивов еще не нашли, но свидетели имеются.

– Садистка?

– Да, и еще какая. Ее муж не был так жесток, как она. Но имел доступ к сильнодействующим наркотическим препаратам, которые воровал у пациентов. На них они и подсадили Илью.

– За что они убили Таню? – подала голос Маша.

– Они сказали, что она пыталась их обокрасть. Они застали ее на месте преступления и, вместо того чтобы обратиться в полицию, решили наказать сами. Им нравилось наказывать, как признался Гребнев, проработавший в той же лечебнице полтора десятка лет. Они забили ее до смерти якобы потому, что она не раскаялась. А когда она умерла, отвезли ночью к парку, хотели по лыжне дойти до зарослей и схоронить там. Но тут вы, Станислав, спутали им все карты.

– Я?! – Ильинов растерялся. – Почему я?

– Вы катались на своем снегоходе именно в ночь убийства, хотя и не признались в этом. Свет фар напугал супругов. Они решили оставить девушку на лыжне, пока их никто не заметил. А утром разыграли весь этот спектакль, который надолго нас запутал… А вы, Станислав? Вы их не видели?

– Нет. У меня снегоход барахлил. Я пытался его починить. Повредил руку. До крови! Мне было не до кого-то, кто на меня смотрит из темноты. Там было очень темно, да…