— У Дэна остался… Зачем нож?

— Тебя как звать? — поинтересовался Лугин, хотя обстановка и время к душевному знакомству не располагали.

— Кирилл. Мякушев я, участковый из Кузьмино, — протараторил нынешний дружинник. — С Перцем в одной школе учились. У нас с Матвеем…

— Слышь, ты мне, где родился, на ком женился, потом расскажи. Сейчас похрену это. Понял? — Сергей не сразу заметил, что из-под свитера Кирюхи торчит ворот серенькой ментовской рубахи, и что-то дурное шевельнулось в памяти. — Давай, калаш с предохранителя и стал в проходе. Гляди внимательно, могут кафры появиться. Только с перепугу не стреляй. Я пока буду остальных потрошить. Девку одну найти сильно надо.

— Тринадцать патронов, — предупредил Мякушев. — Много не постреляем.

Мичман махнул рукой и пошел вдоль ниши с правой стороны. Сначала Ирина и Лисичкина, потом остальное.

На тех переселенцах, что лежали ближе к проему, отделанному глянцевой плиткой, вражеский целлофан потерял прозрачность и будто сросся с одеждой. Это почти подтверждало версию Лугина о назначении странной упаковки. Тела, судя по всему, покоились здесь давно, гораздо раньше, чем «жуки» приволокли партию, в которую входил сам Сергей. Значит, Иру с Хитровой следовало искать или в нишах противоположной стены, или ближе к месту, где занял позицию Кирилл. Милиционер, выглядел молодцом, не стал высовываться, присев на корточки за пенолитовым выступом. Неотрывно пялился в проход, и заметной трусости не выказывал.

Светланы в этом зале не обнаружилось. Красину мичман нашел в средней нише между парнем в сером костюме и стариком. Лицо ее, прикрытое растрепанными волосами, цветом было нездоровее пергамента. Начав от ее лба, на который налипли волосы, Сергей осторожно распустил пленку до кроссовок, затем взял левую руку Ирины и пощупал пульс. Слава богу, биение прослушивалось. Слабое, редкое, около тридцати, но главное — жива! На душе отлегло, даже повисшее вверх тормашками тело в соседнем зале, не вызвало бунтовских эмоций. Все-таки, правильно говорят: смерть одного человека — это трагедия. Тем более близкого. А гибель десятков и сотен — это уже статистика. Нехорошая статистика, сатанинская. Но что делать… Главное, Ирина! Жива, девочка! И откуда-то накатило столько радости, теплоты, что ему захотелось ее расцеловать. Только прочь сейчас сентименты.

Сергей взял двумя пальцами Иришу за носик и осторожно шевельнул вправо-влево. Никакой реакции. А времени, извините, на деликатность нет. Он приподнял ее за плечи и, как следует, встряхнул, так что она затылком об пенолит тюкнулась. Подействовало. Мадам Серые Глазки разлепила веки, жадно, со стоном втянула воздух. Прозрела. И дернулась вперед, встретившись лбом с головой мичмана. Он вовремя успел зажать ее рот ладонью.

— Только не кричи! — прошептал Лугин ей на ухо. — Это я, Ирусь! Я!

Красина, все еще глядя на него как безумная, закивала и тоненько пискнула между его пальцев.

— Ты не бойся. Слышь? Место здесь плохое, страшное по первым ощущениям. Но ты ничего не бойся, — попытался убедить он, отрывая ладонь от ее губ.

Первую минуту она только смотрела по сторонам и часто дышала, словно вымотав последние силы на стайерской дистанции. Потом позволила спросить:

— Люди в упаковках… они умерли? Говори правду, не испугаюсь.

— Живы, скорее всего. Ты тоже была в упаковке, — для наглядности мичман потрепал пленку, разрезанную на Ирине.

— Ириш, времени мало. Так сделаем, — Сергей подал ей руку, помогая вылезти из ниши. — Я режу пленку, ты помогай людям прийти в чувства. Личико у тебя не то, что моя разбитая рожа — будут пугаться меньше. Имей в виду, из пленки некоторые вылезают в полном психе. Тут важно, чтобы не заорали. Кафры близко. Услышат — кранты нам.

— Кафравцы близко?! — Красина испуганно замерла, надломив правую бровь, каждой черточкой лица выказывая страдание.

— Не так чтобы очень, но есть, — уклончиво ответил мичман. — Вот, товарищ участковый милиционер, стережет проход, — он указал на Кирюху.

Ира глянула на спину в кожаной куртке, перевела взгляд на проем, соединявший с соседним залом. Дернулась от неожиданности и едва не заорала: там, в багровом свете, исходившем из наплывов пенолита, вверх ногами висела девчонка лет пятнадцати, совершенно голая. Руки ее безжизненно болтались, голова бритая что ли, гладкая без волос, а на лице такой ужас, что сердце вот-вот порвет на части.

Лугин схватил Ирину и резко крутанул к себе:

— Туда не смотри. Ясно?! Нефиг туда пялиться!

— Я поняла, поняла, — Красина поднесла дрожащие ладони к вискам и сдавила их с силой: — Господи, кошмар какой! Больше не буду смотреть…

— Вот и хорошо. Я режу пленку, ты занимаешься людьми. Делаем тупо, как два робота. На человеческое времени нет, — отрезал он.

— Товарищ Волк, — нервным шепотом окликнула его Ира. — Здесь Светка может быть. Вы же с ней обнимались, когда все случилось. Пожалуйста, давай сначала ее искать.

— Нет ее — все осмотрел. Сто пудов нет. Так что успокойся.

Сперва Лугин решил заняться двумя мужиками в нише справа внизу. Обоим с виду перевалило за тридцать, лица вроде не хлюпиков. Если появятся кафры, авось не ударятся в истерику и окажут важную помощь. А главное, у них могло быть оружие. Как только мужики задышат, станут умом на место, дальше пойдет легче.

Первого освобожденного, этакого крепыша с черными сальными волосами, курчавой бородой, едва скрывавшей шрам на губе завали Тарасом Черноволом. Как очнулся, в непонятках завертел здоровенной головой. Лугин успокоил его парой фраз, спросил имя. Дальше возвращенным к скорбному бытию занималась Ирина. У второго, худощавого, под курткой оказался обрез двуствольного ИЖа. Пилили ружьишко, похоже, впопыхах, крайне неаккуратно: на левом стволе заусенец, с букового цевья щепа торчит. Сергей сначала обшмонал карманы худощавого, тихонько выудил все патроны числом пятнадцать и покалеченное ножовкой ружье припрятал себе за ремень. Ну а потом встряхнул его физиономию. Мужичок очухался, перешел под попечение Черновола и сразу схлопотал оплеуху. Чего же в морду не дать, если есть удобная возможность и повод? Мужичок после знакомства с пятерней Тараса ситуацию просек в раз, и дальнейшее возвращение к жизни обошлось без криков, даже без громких слов.

Пока мичман резал пленку на парне в армейской одежде, Тарас со складным ножом управлялся с кем-то в нише у противоположной стены. Тут и случился маленький казус, который, возможно, и стал спусковым крючком большой заварухи.

Худощавый вдруг хлопнул себя по животу и, кинувшись к Лугину, заорал:

— Обрез, сволочь, верни! Мой обрез!

Мичман оставил только задышавшего парня, вскочил на ноги и влепил ему под дых.

— Пасть закрой, дебил! Всех сейчас погубишь! — тихо и сердито пояснил он оседавшему на пол возмущенному.

Тот, зло глядя черными глазками,