держа в руках трофеи: трубку с набалдашником и тяжеленный ремень, снятый с карем-кафравца.

— Сергей. Лугин, — напомнил мичман. — Можешь, Лужком. Так прилипло уже с Нововладимирска.

— Я вот что, Серж, — Тарас шмыгнул носом, черненым наполовину сажей. — Мы тут инопланетное барахло делим, а без тебя как бы непорядочно. Возьмешь? Интересная хренотень, — он потряс, волочившимся по полу ремнем и указал на прицепленную к нему коробочку с менявшей цвет панелькой.

— На кой оно мне, — мичман пожал плечами.

— Тогда я заберу, — вмешался военный. — Оружия у меня никакого, ребята. Хоть это буду таскать.

— Если, друг, сильно настаиваешь, могу дать блатную волыну, — обращаясь к Лугину, Кирилл с любованием приподнял тот самый «утюг», пригладивший все в округе смертельными выбросами пламени. — Тяжелая, сука. Я так думаю, это бластер или плазмомет. Хе, — он раздал губы вширь, обозначая улыбку. — Научно-фантастическим жаргоном называю, если кто врубается.

— Хорошая вещь, — согласился мичман. — С такой хоть против бронетанковой дивизии. Но ты, раз первый сказал: «забито», значит, тобой и забито. К тому ж твой АКС пустой. В общем, все по-честному, — заключил Сергей, хотя от такого «утюга» или, как там его — плазмомета, не отказался бы. Вещь занятнее, чем непонятная трубка в лапе Траса или ремень с побрякушкой, отошедший военному.

— Нам бы здесь нельзя задерживаться, — засуетился Володя, скромно стоявший за спиной Черновола. — Чего мы здесь? Кафры опять нагрянут, тогда точняком всем пи…дец.

— Это правильно, — Тарас тряхнул растопыренной бородой. — Только наших поглядеть надо. Может, еще кто живой. Мы же не козлы, чтобы побросать людей.

Он вытащил складной нож и направился к ближней нише, меньше других пострадавшей от огня. А Лугин вспомнил про Ирину. Нехорошо, что забыл про нее в пылу заварухи, а потом за каруселью нездоровых мыслей, дележом шмотья, болтовней.

Красину он нашел на том же месте, где оставил: стояла у начала соседнего узкого и длинного зала, прислонившись к стене и сжав губами фильтр сигареты.

— Как ты? — мичман глянул на нее, потом в багровый сумрак, где исчезло очередное подвешенное тело.

— Сильно переволновалась. За тебя, между прочим, — она выдохнула в сторону дым. — Выбежал ни с того, ни сего на этого зверя… Я думала, у Серенького Волка крышу напрочь снесло. Чуть не завизжала, блин!

— Я сам перетрухнул. Честно скажу, прикасаться к брату по разуму… лучше гадюку за хвост, — Лугин вытряхнул из обреза стреляные гильзы и снарядил патронники. — Сейчас народ соберется, быстренько дернем отсюда. Ты пока здесь постой. Наших в целлофане почти всех пожгли. Картина такая, лучше не смотреть. В общем, спокойно постой, покури.

— Теперь не поймешь, что лучше. Уже насмотрелась, Сереж. И кажется, меня больше ничем не удивишь, — Ирина кивнула в конец зала, где в полумраке исчезали тела. — Я знаю, что с ними кафры делают.

— Откуда знаешь? — мичман сунул обрез за ремень и поднял голову.

— Оттуда. Не удержалась, ходила в самый конец. Тебе интересно? Так вот, там какой-то автомат — он череп режет и выдирает головной мозг с частью спинного. Прямо на моих глазах все случилось, — Красина судорожно затянулась. — Мертвые тела лежат ровными рядками. Наверное, их убирают тоже автоматы. Кровь на полу. Кровь, кровь. А мозги в пакетиках с зеленой жидкостью.

— Хрен тебя дернул туда идти! — возмутился Лугин, и подумал:

«Вот и решился вопрос. Значит, вовсе не переодевание в пижаму и тапочки. И те два трупа, нашпигованные пулями — не человеколюбивые ангелочки».

— Как это увидела, — продолжила Ирина, — сначала думала, что тут же умом тронусь. А потом во мне что-то треснуло будто, перещелкнуло тайный пси-тумблер в сознании, и мне… — она вздохнула, поднесла ко рту истлевшую почти до фильтра сигарету. Рыхлый столбик пепла упал на куртку.

— Что тебе? — Сергей подошел к ней вплотную и протиснул руку между пенолитом и ее спиной.

— Того мне. До фени все стало. Такое я испытывала и раньше, но в этот раз… В общем, полный абзац. Страх исчез совсем. Была раньше огромная ледышка внутри, ледышка этого самого застывшего, слежавшегося за все время страха, и вдруг растаяла за одну секунду. Я даже подумала, был бы в руках пистолет, тоже смогла бы стрелять, как ты. В кафравцев, в людей — все равно в кого. Наверное, даже смогла бы ножом глотки резать.

— Ты это прекрати, — Лугин повернул ее к себе и встряхнул.

— Чего прекрати? — она посмотрела на него и отвела взгляд. Ну и физиономия: губы разбитые, синяк под глазом и на полщеки, брови, сросшиеся точно у оборотня, какими их обычно представляют в дешевеньких триллерах. И почему-то этому чудовищу веришь, вовсе не тянет вырваться из его объятий. — Чего я теперь должна прекратить? — со вздохом повторила Ирина.

— Того, что не надо оно тебе, девочка, — он хотел сказать: не надо таких неприятных превращений; пожалуйста, оставайся той же милой, доброй и немного трусливой мадам Серые Глазки. Но вместо этого с холодком произнес: — Стрелять без тебя найдется кому. Как бы дело не бабское.

Из четырех кое-как уцелевших упаковок удалось освободить двоих живых: девушку, стриженую как мальчишка — Веру Миронову, и пожилого мужчину лет шестидесяти — Николая Степановича Томского. Еще двоих безнадежно раненых Черновол оградил от долгих мучений, вскрыв им вены ножом. Никто не посмел осудить его за жесткость. Представив себя на месте бедняг, схлопотавших по касательной заряд плазмы, и к счастью находившихся без сознания от болевого шока, любой бы предпочел скорейшую смерть. Пока Тарас проводил гуманное кровопускание, Мякушев осмотрел несколько обгорелых трупов в поисках полезных вещей. Нашел армейскую фляжку, хороший охотничий нож с оплавленной рукоятью, ПМ с тремя магазина к нему. Мелочь, конечно, но хоть что-то.

Теперь требовалось поскорее убираться со злого места, подальше от безобразных трупов инопланетян и соотечественников, большинство из которых так и не успели понять, что с ними случилось. После недолгих споров отряд из девяти человек двинулся по проходу, которым появились кафравцы.

3

За поворотом коридор делился на три корявые ветки. Те же бурые с зеленцой, коричневые с темно-синими волокнами наплывы пенолита; высокие, скрывающиеся в холодном мраке своды; свечение с некоторых участков стены то бесформенными пятнами, то замысловатой мозаикой. Только холод здесь был пожестче, полз по полу, хватал за ноги и проникал под одежду, словно какая-то гадостная влага.

Из трех проходов выбрали крайний справа. Толковость в таком решении, конечно, имелась: ход под заметным наклоном вел вниз, иногда круто градусов под двадцать — двадцать пять. Мякушев подозревал, что обжитые людьми пещеры располагались именно внизу. Да и где же