— Но ведь тираны в большинстве своём умирали в муках, — продолжал размышлять король, — а их деяния обращались в прах... Значит, и добро может разрушать?

— Не думаю, Ваше Величество, — покачал головой Соломон.

— А как же кара Господняя?

— Господь не карает, государь. Господь есть любовь. Просто зло в конце концов уничтожает самое себя. Или сталкивается с ещё более сильным злом.

— С ещё более сильным злом... — как эхо повторил король, опуская голову.

Он посидел молча, затем поднялся, прошёлся по залу и, подойдя к окну, на мгновение замер подле него.

— Сиди, сиди, друг мой, — бросил он поднявшемуся было Соломону. Скажи-ка, Соломон, почему у вас, иудеев, так много предписаний? — сменил тему разговора Гарольд. — Несколько сотен, если не ошибаюсь?

Соломон опешил от неожиданности и, запнувшись, ответил:

— Да, Ваше Величество... Наша вера очень сложна. А жизнь расписана до мелочей...

— И зачем вам это нужно? — король возвратился на место.

— Зачем? — задумчиво переспросил Соломон. — Господь повелел моему народу нести учение другим племенам. Мы свято выполняли этот завет. Однако римляне, борясь с последователями Христа, запретили нам обрезать неевреев. А без этого ритуала человек не может стать иудеем.

— И чем это кончилось? — вскинул брови Гарольд.

— Христиане отделились и через поколение перестали быть евреями. А мы замкнулись на самих себе. И, борясь за существование, создали огромное количество предписаний. Ведь жизнь евреев — это сплошная череда бед и несчастий, — дрогнувшим голосом пояснил лекарь, — где бы мы ни жили, на нас начинают вымещать накопившееся в народе зло. Именно поэтому мы так рьяно держимся за свои обычаи, ибо, что бы ни происходило с нами, они остаются неизменными...

— Ага, начинаю понимать, — сказал Гарольд, — обычаи укрепляют ваш разум и душу, как раствор укрепляет кладку.

— Совершенно верно, Ваше Величество, — покивал Соломон. — Где бы ни жили мои соплеменники, они в одно и то же время выполняют одни и те же предписания и читают одни и те же молитвы. Что бы ни происходило во внешнем мире, внутри нашей общины всё незыблемо. Иными словами, обычаи и ритуалы помогают нам выжить и сохранить рассудок.

— Теперь понятно. Потому-то вы и обособляетесь?

— Да, Ваше Величество. Стоит нам забыть наши законы и открыться тому народу, среди которого мы живём, и уже через несколько поколений от нас останутся лишь курчавые волосы и длинные носы. Мы растворимся и исчезнем, ведь нас очень мало на этой земле.

— Хорошо, — промолвил король. — Но ведь из-за этого обособления вас нигде не любят. Вы не принимаете обычаи других народов, другие народы не принимают вас.

— Что поделать, Ваше Величество, — развёл руками Соломон, — такова наша судьба.

— Вы сами выбрали её, — сказал Гарольд.

— Вы правы, Ваше Величество, — с грустью согласился лекарь.

— Хорошо. Оставим сию тему, — произнёс Гарольд, размышляя о чём-то своём. Он сделал короткую паузу, задумчиво огладил бородку и спросил: — Скажи-ка, друг мой, я могу уберечь свой народ от опасности?

— Не можете, Ваше Величество, — покачал головой Соломон.

— Почему?

— Потому что судьбы народов пишутся на небесах.

— Но ведь осознание грехов смягчает судьбу.

— Это так. Но осознать должен весь народ. А такого ещё никогда не бывало в истории!

— Так, значит, крови не избежать? — Гарольд нахмурился.

— Не избежать... — вздохнул Соломон.

— Но хоть что-то я могу предпринять?

— Чем больше стараний вы приложите, тем скорее прольётся кровь. Обратитесь к Господу, — с жаром воскликнул лекарь. — И испросите у него совета и помощи. Сдаётся мне, он вам не откажет.

— Я не привык просить, Соломон! Даже у Господа! Я привык полагаться только на свои силы! — резко сказал король. — Дай поздно мне к нему обращаться... — чуть помедлив, продолжил он. — Слишком редко я о нём вспоминал.

— Никогда не бывает поздно, Ваше Величество, — возразил Соломон.

— Бывает, друг мой. К сожалению, бывает, — грустно констатировал Гарольд. — Хорошо... Можешь идти, любезный. Я тебя более не задерживаю.

Соломон поднялся и с поклонами стал пятиться к двери, а Гарольд откинулся на спинку кресла и устало закрыл глаза. Он посидел так какое-то время, потом поднялся и отправился в обеденный зал, где его уже ждали приближённые.

Гарольд, его супруга и двор приступили к трапезе. Саксы ели и пили с присущим им размахом. Периодически то один, то другой из приближённых бросал на короля настороженные взгляды, однако тот был невозмутимо спокоен. Выказывая прекрасный аппетит, он непринуждённо шутил и много смеялся. Его спокойствие передалось соратникам, и пир зашумел вовсю.

Принцесса же, едва притронувшись к еде, испросила разрешения встать из-за стола и вместе с Хильдой спустилась во двор, где их уже поджидали Седрик, телохранитель из отряда Рагнара, и двое дружинников. Айя и Хильда накинули длинные плащи, покрыли головы Накидками, как того требовал саксонский обычай, и с помощью Седрика спустились в лодку. Они переправились через Темзу и здесь увидели ещё одного королевского телохранителя — Игана, державшего в поводу лошадей. Седрик помог девочке и няньке взобраться на них, после чего он и дружинники вскочили в сёдла, и небольшая кавалькада двинулась в путь.

Путешественники обогнули предместье Лондона, свернули на кентскую дорогу, проехали по ней какое-то время и затем углубились в лес. Как только они попали под сень могучих дубов, девочка остановила лошадь. Замерли и её спутники.

— Будь добр, помоги мне, Седрик, — попросила Айя. Телохранитель спрыгнул с седла и помог принцессе спуститься на землю.

Айя сделала несколько шагов и с поклоном произнесла:

— Здравствуй, лесок. Здравствуй, и ты, травка. Прости за то, что примну тебя...

Она присела и с минуту наблюдала за муравьями, с деловым видом спешившими куда-то по своим муравьиным делам. Затем обратилась к голубенькому полевому цветку.

— Какой же ты красивенький. Я немного потревожу тебя. Мне никак не удержаться.

Девочка наклонилась к цветку и долго нюхала его.

— Куда теперь, Хильда? — спросила она, поднимаясь на ноги.

— Уже близко, моя госпожа. Рогнеда говорила, что надо пройти к лощине, — ответила та и, спешившись, пошла вперёд. Следом ступала принцесса. Замыкали шествие ничего не понимающие телохранители.

Окутанный загадочным сумраком, лес был тих и спокоен. Огромные столетние дубы настороженно следили за пришельцами. Солнечные лучи, с трудом находя лазейки в густой кроне, освещали им путь. Впереди показалась маленькая тенистая лощина. В её центре, притулившись к старому ясеню, стояла полуразвалившаяся хижина. Она была сложена из огромных замшелых камней и покрыта мхом.