Я инстинктивно собирался было потянуться и вырвать оружие, но мне вдруг совершенно расхотелось вообще его касаться. Я не был уверен, что хочу увидеть последние мгновения Энцелада.

+ Гиперион. Мой мальчик. +

Я отшатнулся. Хриплая Глотка, оскалившись, зарычал и схватился за оружие.

— Что? Что это?

Энцелад медленно поднял голову и встретился со мной взглядом. Я увидел порез на его горле, прошедший в дюйме от яремной вены.

+ Малхадиил, + отправил он. + Малхадиил жив. Я стоял над ним, как Галео над тобой. +

Я почти не слушал его, воксируя всем имперским силам прислать медика или Волчьего апотекария. Я не мог рисковать, телепортируя Энцелада в таком состоянии. Он бы не выжил.

— Держись, — сказал я ему. — Помощь уже в пути.

+ Малхадиил, + напряженно отправил он снова.

Тогда я и заметил окровавленную серебряную перчатку, погребенную под тремя изуродованными телами в доспехах. Первого я отбросил телекинетическим импульсом, скатив мертвого Пожирателя Миров с груды трупов. Даже от такого усилия я пошатнулся, в глазах все посерело. Я упал на колени и принялся раздвигать тела руками.

Малхадиил лежал там же, где я видел его в последний раз, повалившись лицом на землю, протянув руку к одному из упавших мечей. За прошедшие часы враг не пощадил его. Его доспехи пострадали даже сильнее моих — вся их задняя часть была иссечена и превращена в месиво. На разбитой броне на плечах и спине красовались следы от цепных клинков. Силового ранца нигде не было видно.

Что еще хуже, левая рука Мала у локтя оканчивалась раной из рассеченного керамита, оборванных кабелей и покрытой струпьями плоти.

Лишенные энергии, его доспехи не могли соединиться с моим ретинальным дисплеем, поэтому я не мог увидеть его жизненные показатели. Мне потребовалась невероятная концентрация просто для того, чтобы собрать достаточно энергии и потянуться к брату психическим чувством.

— Это твои братья? — спросил Хриплая Глотка.

— Тихо, — отрезал я.

— Ты жалкий сукин сын, Сломавший Клинок.

— Помолчи, пожалуйста.

Плохо дело. Я не мог сосредоточиться. Мне пришлось стянуть с Мала шлем.

Пока я трудился над замками на воротнике, чтобы высвободить окровавленное лицо брата, его оставшаяся рука вцепилась мне в запястье. Он схватил его, схватил крепко и сквозь боль прошептал:

— Мы победили?

Я посмотрел на лежащие кругом тела и ощутил пустоту там, где когда-то в моем мозгу находилось сознание Кастиана. Энцелад казался затихающим шепотом. Малхадиил был еще слабее.

— Не уверен.

II

На борту «Карабелы» царила подавленность, что, впрочем, не было удивительным. Едва двери мостика со скрежетом отворились, я почувствовал тревогу команды, словно витающую в воздухе. Некоторые обрадовались, увидев одного из Кастиана, другие не знали нас достаточно хорошо, чтобы их это волновало, но опасались порчи, с которой нам пришлось столкнуться на поверхности.

Тальвин Кастор поднялся с трона и отдал честь.

— Сэр Гиперион.

Я махнул ему садиться обратно. При движении из моего поврежденного локтевого сочленения с треском сорвалась искра. Мои доспехи были в ужасающем состоянии; за это Аксиум мне часами будет читать нотацию. С Малхадиилом дела обстояли не лучше, а доспехи Энцелада вообще придется разрезать.

— Юстикар Галео мертв, — сказал я им. — Думенидон также. Главный враг уничтожен, а его воинство стало уязвимым. Через несколько часов от ярла Гримнара поступят приказы — «Карабела» объединит свою огневую мощь с остальным флотом для орбитальной бомбардировки.

Кастор коротко кивнул.

— Понял, сэр.

— На этом все. Мне придется пробыть некоторое время с Палладийскими Катафрактами. Зовите, если понадоблюсь.

— Сэр?

— В чем дело, капитан?

— Вы опять спуститесь на планету?

— Да, намереваюсь. Окончилась битва, но не война.

— Могу я узнать, сколько из ордена выжило?

Мне пришлось сглотнуть, чтобы заговорить.

— Тринадцать. Тринадцать из ста девяти. Я пока не знаю всех подробностей, но спасибо за участие.

Я искренне был ему благодарен. Немногие из наших слуг интересовались бы подобным вопросом.

— И еще одно, сэр.

— Говори.

— Вы теперь юстикар Кастиана?

Я заколебался. Я даже не думал об этом.

— Просто… займись делом, Тальвин.

III

Прекрасные черты лица Аксиума смотрели на меня в превосходной имитации симпатии.

— Гиперион, — начал он. В мастерской внезапно стало тихо.

— Побереги слова, — сказал я. — Прости, Аксиум, я сейчас не хочу обсуждать случившееся.

— Как пожелаешь, — он отступил назад, искусственные глаза пробежались по моим доспехам. — Ох, — наконец выдавил он. — О-хо-хо.

Я отсоединил штурм-болтер и положил его на ближайший стол. От каждого движения из моего локтя шли искры.

— Сервоприводы локтевого отростка левой руки практически вышли из строя.

Я вытянул перед ним дрожащую руку. Нейронное соединение, которое делало мои доспехи такими отзывчивыми, теперь вызывало случайные мышечные спазмы, и сильнее всего в руке.

— Ох, — снова повторил он, наблюдая за моими подергивающимися пальцами. — Так дело не пойдет.

Мне отчаянно хотелось высвободиться из этой неуклюжей, тесной терминаторской брони. Мои личные доспехи находились там же, где я их оставил: в отдельном и закрытом хранилище у восточной стены рабочей комнаты.

Аксиум подозвал пару сервиторов. Как и в случае со всеми адептами Палладийских Катафрактов, у аугментированных рабов не было бионики, изготовленной из, как выразился однажды Аксиум, «вульгарных металлов»: золота, бронзы, меди и им подобных. Их бионические имплантаты были из хрома, железа, стали или — в редчайших случаях — чистого серебра.

Они приготовили инструменты-пальцы и серворуки, после чего начали трудоемкий процесс съема брони.

Несколько минут спустя они уже поднимали керамитовые пластины, липкие от крови на внутренней стороне. Аксиум застыл, встретившись серебряными глазами с моим взглядом.

— Ты ранен.

— Удары по сочленениям, и копье пробило бедро.

— Я говорю о лице. Ты выглядишь… неважно.

— Выживу. Болит только бедро.

— Да, да, соединяющие мышцы-кабели вокруг короткой приводящей мышцы правого бедра, — он наклонился ниже. — Теперь вижу.

— Я выживу, Аксиум. Просто сними это с меня.