– теоретически знать, что анклавы строят при помощи малии, и ощущать ее бурление у себя под ногами, бродя по коридорам, и совсем другое – видеть перед собой искаженное горем лицо Лю и понимать, что все они выстроены с помощью чего-то ужасного.

Разумеется, я по-прежнему не снимала нью-йоркский разделитель, но логичность слабым умам несвойственна, поэтому я потащила всю компанию в хостел. Только в хостелах мы с мамой и останавливались, если куда-то ездили, но почти никогда не проводили в них больше одной ночи: кто-нибудь непременно приглашал нас в гости. Теоретически это произошло и со мной.

Мы сняли номер, написали Лю и устроились во дворе, попивая лимонад и всячески игнорируя животрепещущий вопрос: что мы будем делать, если никто с нами не свяжется? Мы не знали, где вход в пекинский анклав, и китайский я учила всего год – этого явно не хватит, чтобы объясниться. Я знала минимум тридцать разных способов сказать «берегись», если человеку грозила опасность, и прекрасно проявила бы себя, если бы понадобилось спасти ближнего из-под колес грузовика, но узнать дорогу до вышеупомянутого хостела нам удалось только потому, что мы находились в туристической зоне, где все, к кому я обращалась, говорили по-английски.

К счастью, эту проблему нам решать не пришлось. Какая-то женщина поставила в углу у ворот плоский струнный инструмент и начала играть нежную мелодию. Было жарко и душно, мы провели одиннадцать часов в самолете – отнюдь не в бизнес-классе – и стали задремывать, но тут Моя Прелесть выбралась из кармана и укусила меня за ухо. Я вскочила – и увидела восемнадцать волшебников, стоящих вокруг и вооруженных длинными палками, похожими на обрезки водопроводных труб.

Увидев, что я проснулась, они сразу же их активировали, и над нами распахнулась сеть из пересекающихся лучей. Я пыталась развеять сонную одурь музыки и найти какой-нибудь способ не поубивать их всех, но тут Орион поднял голову – он не освободился от действия чар, просто оторвался от туристической брошюры, которую где-то подобрал, словно чары вообще на него не действовали. Он протянул руку, схватил сеть и выдернул ее из трубок – лучи света исчезли в нем, будто он всосал их через соломинку.

Я уставилась на Ориона разинув рот, как и наши незваные гости. И вдруг один из них бросил трубку и схватился за другое оружие. Орион встал и двинулся к нему – и мне стало страшно. Казалось, он просто сделал шаг, но воздух вокруг него заколебался, как если бы он не двигался по земле, а плыл через реальность; «шаг» – это было слово, которое предложил мой мозг, тщетно пытаясь осмыслить происходящее.

И так отреагировала не только я; маг позеленел, а волшебники, стоящие рядом с ним, дружно попятились, разорвав круг. Вторая половина круга в панике выкрикивала приказания, которые были понятны без перевода: держитесь, не выпускайте их, поставьте щит и так далее. Но те, кто пятился от нас, были самыми умными – они понимали, что им не удастся завершить начатое с мало-мальски приличным результатом. И Ориону тоже. Я знала: если он кого-нибудь коснется – случится непоправимое.

Я покрепче уперлась ногами и произнесла старое злое заклинание, которое использовал один темный маг, чтобы утопить целую рыбачью деревню; только я устремила его в воздух и заставила кружиться, набирая силу. Вокруг меня с визгом завертелся вихрь. Он начал трепать пекинцев, развевая одежду, как флаги, выбивая трубки из рук. Я заставила ветер описать еще один круг, и тогда он стал сбивать их с ног, поднимать в воздух пыль и листья, потом стулья; на третьем круге он всех оторвал от земли, закружил в воющем водовороте и забросил на крышу.

Наши гости, видимо, выпроводили весь персонал и остальных постояльцев со двора, прежде чем приблизиться к нам, но устроить торнадо и зашвырнуть на крышу восемнадцать человек – это все равно как-то уж слишком, зауряды стали выглядывать из окон и дверей, пытаясь понять, что за грохот, а значит, ни один из волшебников, оказавшихся на крыше, не мог колдовать, если только не хотел рухнуть с высоты третьего этажа. Но все, что могло с ними произойти, было гораздо страшнее падения на бетон, поэтому я особо не волновалась.

– Пошли! – крикнула Аадхья.

Она тянула за собой Лизель, которая еще боролась с гнетом музыкальных чар – у нее не было верного фамильяра. Орион просто стоял столбом, поэтому я подбежала и стала его толкать, пока он не двинулся в нужном направлении ногами по земле, как нормальный человек. Мы пробежали мимо единственного волшебника, оставшегося во дворе (это была женщина с инструментом, которая не поняла, что случилось, и просто не успела испугаться), пронеслись по гостиничному коридору и выскочили на улицу. Сумка с сутрами хлопала меня по груди. Не знаю, куда мы направлялись – мы слабо представляли, где ближайшая станция метро, – но беспокоиться об этом нам не пришлось. Когда мы с Орионом выбежали на улицу, то увидели, что Лизель и Аадхья машут руками, стоя у большого такси; мы запрыгнули в машину и обнаружили там Ченя, кузена Лю, – он сидел, сжавшись в уголке, чтобы его не заметили снаружи, и был, похоже, насмерть перепуган.

Водителю уже сказали, куда ехать, и, вероятно, велели торопиться; как только за нами захлопнулась дверь, он рванул с места, насколько позволяла обстановка на дороге.

– Где Лю? – спросила я. – Что случилось?

– Не знаю, – сказал Чень. Он заплакал, казалось, сделав паузу лишь на время разговора. Вытерев лицо, он добавил: – Мы пять дней ее не видели.

– Ты под принуждением? – резко спросила Лизель. – Я имею в виду заклинание.

Он покачал головой:

– Мы с Минем еще маленькие, а бабушка слишком стара. Мы не пошли на церемонию обмена. И никто из нашего дома оттуда не вернулся. Один наш кузен заглянул к нам в номер и сказал, что нужно потерпеть и все будет хорошо, но мы поняли, что это неправда. Он был очень расстроен… – голос у мальчика дрогнул. – И ручной скворец Лю все время просит помочь ей.

– Что значит «никто не вернулся»? – перебила Аадхья. – Пропала не только Лю?

– Лю, ее родители и наши, – сказал Чень. – Все остальные, кто приехал из Сяня, вернулись в отель. И никто не говорит, что произошло.

Брат Ченя Минь и бабушка Лю ждали в небольшом парке в нескольких кварталах от своего отеля; на дереве над ними сидел ручной скворец. Он вспрыгнул на ветку повыше, когда мы подошли, и наклонил голову набок, устремив блестящий черный глаз на шагающего