– Вы носите очки? – спросил парикмахер. – Подумайте об этом.

Эмили вернулась в магазин одежды, где ее новый облик был встречен бурными восторгами. Она почувствовала себя лучше, и тогда персональный стилист сказал:

– В общем, как бы то ни было, это прогресс. – Эмили и забыла уже, как здесь уклончиво выражаются. А она уже привыкла воспринимать слова людей буквально.

Через несколько часов, нагруженная пакетами с покупками, она подъехала к высокому стеклянному офисному зданию без каких-либо вывесок и, чувствуя себя в костюме из серой шерсти и строгих черных туфлях как бы созданной заново, вошла в скромный вестибюль. В вестибюле никого не было. Красный диван, несколько картин – такой антураж мог быть где угодно. Эмили подождала возле стойки администратора, и вскоре из кабинета за стойкой появился молодой человек с невидимыми бровками.

– Я Эмили Рафф, – сказала она.

– Один момент. – Он вернулся с пластмассовой карточкой и положил ее на стойку. На карточке было напечатано: «НЛ-Э5М4». Она посмотрела на него.

– Это означает этаж пятый, рабочее место четвертое.

– А, – сказала Эмили. – Спасибо.

Она подхватила свои пакеты. Оглядевшись, определила, где находятся лифты. Ей пришлось вставить карточку в щель, прежде чем кнопки согласились отреагировать на нажатие. Дверцы закрылись, и лифт повез ее к тому, что ждало ее наверху.

* * *

Оказалось, что пятый этаж – это всего лишь офисное помещение с десятком или около того выгородок, или кабинок, какой-то безымянной фирмы. Почти все кабинки были пусты. Стояла почти полная тишина. Шорох от ее пакетов казался оглушающим, и Эмили пожалела, что не оставила их внизу. Она прошла мимо молодой женщины, говорившей по телефону, и юноши с длинными волосами и в очках, который оторвался от своего компьютерного монитора, но никак не отреагировал на ее появление, поэтому она не остановилась и пошла дальше.

Эмили заметила на столах тех, кто уже присутствовал на рабочем месте, таблички с номерами, и принялась вычислять, где находится место М4. Оно оказалось в углу, возле окна, из которого открывался изумительный вид на округ Колумбия. Кроме стола, в кабинке было кресло, телефон и компьютер, больше ничего. Эмили сунула свои пакеты под стол и села в кресло. И стала ждать. Телефон обязательно зазвонит, догадалась она. Рано или поздно.

Через минуту появился юноша в очках. Его сопровождала девушка, чьи светлые волосы имели правильный цвет. Она показалась знакомой, хотя Эмили никак не могла вспомнить, откуда может знать ее. Она была очень молоденькой.

– Ура. Добро пожаловать.

– Привет, – сказала Эмили. – Спасибо.

– Исаак Розенберг, – сказал юноша. – Рад познакомиться.

– А я Райн, – сказала девушка. – Кэтлин Райн.

– Привет, – снова сказала Эмили. Наступило неловкое молчание. – Сожалею, но я не знаю, зачем оказалась здесь.

– Типично, – сказал юноша Розенберг. – Нам только пару дней назад сообщили, что ты приедешь. Ты в НЛ.

– В нейролингвистике?

Он кивнул.

– Тестирование и оценка. Ты когда-нибудь занималась НЛ?

Эмили покачала головой.

– Наверное, это хорошо для обучения теории. Как бы то ни было, мы введем тебя в курс. Научим тебя системе. Согласна?

– Согласна, – сказала она. Девушка Райн продолжала странно смотреть на нее, поэтому Эмили сказала: – А мы раньше не встречались?

На лице девушки быстрой чередой промелькнуло несколько выражений, причем одно из них ответило «да», а другое заявило, что о таком спрашивать не следует.

– Нет, – сказала девушка, но Эмили уже вспомнила: они встречались в школе. А забыла Эмили потому, что они познакомились в первую неделю, а потом эта девочка провалила экзамен, и ее не приняли. Она тогда была едва ли не самой младшей. Эмили старалась подбодрить ее и посоветовала попытать счастья на следующий год. Ее звали Герти.

– Послушай, я извиняюсь, если лезу не в свое дело, – сказал Розенберг, – но нам почти ничего не рассказали, а мы не хотели бы наступать тебе на больную мозоль, и я вот тут спрашиваю… действительно ли ты хочешь заниматься НЛ, или будет лучше, если мы оставим тебя в покое?

– Думаю, я оказалась здесь именно для того, чтобы заниматься НЛ. Я такая же выпускница.

Розенберг и Райн рассмеялись, потом замолчали.

– Прости, – сказал Розенберг. – Я думал, ты шутишь.

– С какой стати мне шутить?

– Прошу прощения. Я ничего не имел в виду.

– Не сомневаюсь. И все же, пожалуйста, расскажите, что вам известно обо мне.

– Ну, ничего. Только твое имя.

Юноша указал на стенку кабинки. Там висел серый пластмассовый прямоугольник. Табличка с именем и фамилией, которую Эмили заметила только сейчас. Первой ее мыслью было, что она заняла чужой стол. Но потом сообразила, что ничего не перепутала. Благодаря Йитсу. Четыре года назад он сказал: «У меня есть для тебя имя; получишь его, когда придет время». На табличке значилось «ВИРДЖИНИЯ ВУЛЬФ».

* * *

Молодая женщина, которая говорила по телефону, когда Эмили проходила мимо, оказалась Сашоной. В последний раз они виделись на спортплощадке в школе.

– Чтоб мне провалиться, – сказала Сашона. – Ты Вульф? – Она стояла, уперев руки в боки, и внимательно разглядывала Эмили. Сашона повзрослела. Она стала женщиной. – Мы думали, что ты умерла.

– Не умерла.

– Святые угодники. Где же ты была? – Она покачала головой прежде, чем Эмили успела открыть рот. – Не отвечай. Глупый вопрос. Ого. Взгляни на себя. Ты совсем другая. – Эмили смущенно улыбнулась. Она не была уверена, что это хорошо. – Чем, чтоб мне пусто было, ты заработала это имя?

– Не знаю.

По выражению на лице Сашоны Эмили поняла, что та ей не поверила.

– Ты шикарно выглядишь.

– Ты тоже.

– Пэтти Смит, – сказала Сашона. – Вот так меня теперь зовут. Смит.

– А что, Смит – это замечательно, – сказала Эмили.

– К чертям собачьим, – сказала Сашона, улыбаясь.

На секунду возникло ощущение, будто они снова в школе.

* * *

Ей пришлось вспомнить, как сильно она ненавидела нейролингвистику. А она забыла об этом за то время, что прошло после школы. Сначала было интересно: все эти амазонские племена, которые использовали узнаваемые латинские слова и которые, говоря «гах», могли заставить человека испытать голод. Потом пошли синтаксис и нарушения семантики. Все это требовало механического запоминания – за прошедшие четыре года Эмили утратила эти навыки – и умения мысленно жонглировать символами. В школе ученики редко обсуждали свое отношение к тем или иным предметам, но когда она рассказала Джереми Латтерну, что изучает нейролингвистику, он посочувствовал ей. Сейчас Эмили ощущала себя, как на тех уроках, только сейчас считалось, что она должна знать все.