Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Им поддержка нужна, уход, забота, а денег государство почти не дает, работа очень тяжелая, редко кто добровольно идет туда. Вот я и решила, что всю свою жизнь посвящу больным… Может быть, стоит тех, чье преступление не столь ужасно: бухгалтеров проворовавшихся, водителей, человека машиной сбивших, и им подобных, не в тюрьму, а в хосписы направлять? Если они раскаялись, конечно… А я после тюрьмы, где-то через год, встретила мужчину, которого полюбила и который стал моим мужем. Сначала я даже боялась начинать какие-то отношения, но он был так нежен, так ласков, так добр ко мне… И я стала оттаивать. Медленно, боязливо… Дочь родилась у нас. Воспитываю ее так, чтобы она даже частично мою судьбу не повторила… и все равно этого мало!
Мало! Ведь тех, кто согрешил, сейчас миллионы, как им жить дальше? А я хотела свою судьбу им показать. На своем примере убедить их в том, что есть у них шанс вернуться в мир, обрести семью, воспитывать детей, служить людям и Богу верой и правдой, покой в душе обрести… Долго сомневалась. Даже когда писать начала, себя уговаривала: «Не будет получаться – брошу». Это я так себя обмануть пыталась… По строчке, кровью писала… Заново те страшные годы пережила. Вновь убивала и вновь умирала сама, вновь через суд и тюрьму проходила… Страшно было. Плакала, в церковь ходила… Но надо было донести это до людей… Примете вы ее?
В зале долго стояла тишина. Наконец какой-то репортер, откашлявшись, сказал:
– Сложно сейчас что-либо говорить. Подумать надо… Такое сразу и не осмыслишь… А как вы гонорар потратить собираетесь?
– В хоспис отдам, – сказала она, – начальнику своему я уже сказала. В понедельник, как на работу выйду, так и отнесу…
– А как ваш муж относится к затее с книгой?
Она вздрогнула, словно от удара, и с трудом призналась:
– Он… Он ушел. Сказал, что ему надо подумать…
– Если я правильно вас понял, вы ему ничего не рассказывали? – удивился журналист. – Он не знал о вашем прошлом, а вы обманывали его?
– Да, – глухо сказала она, – все откладывала… Люблю я его. Больше жизни люблю. Я надеялась, что он поймет и простит меня за этот страх… Он сказал, что ему надо подумать… Очень прошу вас: напишите, что я люблю его! На коленях молю простить и вернуться! Не могу я без него… Ведь жили же мы с ним столько лет, жили и были счастливы…
– Простите, – перебил ее журналист, – но получается, что и дочка ваша ничего не знает?
– Нет, – даже испугалась Катерина, – она же еще маленькая… Я скажу ей, когда исполнится хотя бы восемнадцать… Она совсем еще ребенок, надо подождать, пока она сможет понять… Потому-то я договорилась с Виталием Петровичем, – она кивнула на издателя, – что книга выйдет только тогда, когда Анжелика уедет в летний лагерь…
– Интересно, – покачал головой репортер, – очень интересно…
В зале началось некоторое оживление. Люди шептались о чем-то, бросая на Катерину быстрые, оценивающие взгляды, что-то негромко обсуждали, о чем-то спорили, но вопросов ей больше не задавали.
– Что же, если вопросов больше нет… В таком случае, – издатель поднялся и лучезарно улыбнулся собравшимся, – мне остается только поблагодарить вас за то, что вы пришли. Сейчас мой помощник раздаст вам экземпляры книги, чтоб вы смогли ознакомиться с самим произведением… А мы, с вашего позволения, откланяемся. Всего доброго, господа.
Возле самых дверей их догнал какой-то крепыш в синем джинсовом костюме.
– Я – Иполитов, – представился он, – Марк Иполитов. Я помощник Юлия Айсберга, того самого знаменитого телеведущего, автора передачи «Обсуждение». Услышав вашу историю, он заинтересовался и послал меня посмотреть, насколько это может быть интересно… Я нашел, что это феноменально. Уникально! Сенсационно! Я просто обязан уговорить вас стать героиней нашей передачи. О вашей судьбе должна узнать вся страна! Ваш голос должен услышать весь мир!
– Я уже рассказала обо всем, – сказала она, – мне нечего добавить… Пусть прочтут книгу, и…
– Это не то! – горячо заверил Иполитов. – Книга – это одно, а телепередача – это совсем другое. Даже если журналисты, которые здесь присутствовали, напишут заметки о вас и вашей книге, все равно они не смогут привести запись этой беседы полностью, не смогут передать информацию, паузу, мимику. А я предлагаю вам обойтись без посредников и напрямую обратиться к миллионам зрителей. И учтите к тому же, что количество людей, читающих книги, и количество людей, смотрящих телевизор, – несопоставимо. Вы хоть догадываетесь, какая у нас аудитория? Какой размах? Какие масштабы? Вы видели наши передачи?
Катерина кивнула. Передачи с Юлием Айсбергом она видела. Надо сказать, что ни сам ведущий, ни его темы ей не нравились. Несмотря на попытки Айсберга создать иллюзию интеллигентности, было в нем что-то отталкивающее, бескультурное и дешевое. Например, он мог пригласить на свою передачу магов и экстрасенсов со всей страны, обещая «дружескую встречу, обсуждение спорных вопросов и поиск истины», и начать передачу с того, что, переодевшись в халат врача, заявить, будто его гостям нужен психиатр. В такой интонации и проводились передачи. В результате самый бездарный шарлатан, выдающий себя за экстрасенса, выглядел более привлекательно, чем ведущий… Катерина вопросительно посмотрела на Виталия Петровича.
– Да, – кивнул издатель, – мы придем к вам на запись. Спасибо, Марк. Когда вам будет удобнее?
– Чем быстрее, тем лучше. Я полагаю, Айсберг пустит запись этой передачи в первую очередь. Послезавтра вас устроит?
– Хорошо, – кивнул издатель, – послезавтра так послезавтра.
– Тогда приходите вот по этому адресу, – Иполитов протянул визитную карточку. – Я буду ждать вас у входа в двенадцать часов. Всего доброго.
– Ну вот, а ты переживала, – сказал издатель, когда они вышли на улицу, – видишь, как все хорошо прошло… Ты добьешься того, к чему стремилась, – мир услышит тебя и о тебе. И не волнуйся, все будет хорошо. Ты затеяла действительно благое дело, подняла серьезные вопросы… Всякое может быть – люди-то разные, но те, кому надо услышать, – услышат, те, кто захочет, – задумаются. А люди не звери, так что не бойся – не покусают… Все будет хорошо…
Вернувшись домой, она обнаружила, что во время ее отсутствия из квартиры исчезли все личные вещи мужа. На столе лежала записка:
«Я ухожу. После того, что произошло, жить вместе мы не сможем. Не смогу я всего