раздвинуть веки металлическим ретрактором, и глаз печально уставился на меня, напомнив кадр из «Оранжевых часов». Однако такое раскрытие позволило мне без помех рассечь глазные мышцы и зрительный нерв. Не прошло и нескольких секунд, как второй глаз оказался рядом с первым, чтобы отправиться в банк тканей, где он, согласно правилам, мог храниться в течение тридцати восьми дней. Чтобы восстановить внешний вид умершего, я туго набила глазницы марлей, а сверху прикрыла ее полусферическими пластиковыми деталями, чтобы под закрытыми веками угадывалось что-то такое же круглое, как глаз. Теперь покойник выглядел так же пристойно, как и до всех наших манипуляций. Не было никаких следов забора кожи, костей и глаз.

Реконструкция разрушенных или сильно разложившихся тел производится так же, как реконструкция всех прочих трупов. Члены семьи и друзья не должны видеть разложившийся труп близкого им человека, в нашей западной культуре это не принято. В некоторых, очень редких случаях, члены семьи настаивают на своем желании увидеть разложившийся или изуродованный труп. Под словом «настаивают» я имею в виду, что они отказываются покидать морг, не увидев тела. В некоторых учреждениях, в таких случаях, родственников заставляют подписать отказ от возможных претензий. В этом документе сказано, что родственники предупреждены о состоянии трупа – цвете, запахе и внешнем виде – и о том, что он может быть совершенно не похож на человека, которого они помнят, но, что они принимают эти условия, и, несмотря ни на что, готовы его видеть.

Разложившиеся трупы не бальзамируют – для этого они слишком сильно разрушены. Хрупкие вены не выдерживают воздействия формалина, да и цвет разложившегося трупа мы тоже не в состоянии изменить. Мы выполняем реконструкцию мертвеца ради самого мертвеца. Разложившийся покойник заслуживает такого же обращения, как и всякий другой, и поэтому мы укладываем месиво из внутренних органов в мешок для внутренностей, заполняем череп марлей и зашиваем скальп, мы даже пытаемся зашить живот и грудь, продевая иглы сквозь сухую мумифицированную кожу, даже несмотря на то, что труп все равно остается пустым и изуродованным. Мы спрыскиваем труп сорбентами запахов и дезодорантами, а потом упаковываем его в два мешка. И еще одно. Если находятся те, кто оплачивает похороны, то хоронят таких покойников в закрытых гробах, независимо от того, закапывают их в землю или кремируют.

Мертвец не может быть реконструирован полностью, и – вероятно, это самое главное – в этом нет никакой нужды. Несмотря на то, что мы, на Западе, видим разложившиеся трупы только в фильмах ужасов и компьютерных играх, так было далеко не всегда.

В тринадцатом веке буддисты практиковали осознанность к смерти, медитацию маранасати. Они делали это, пользуясь художественными изображениями всех аспектов разложения умершего. Эти изображения, известные под названием кузору, были наглядными пособиями, помогавшими буддийским монахам медитировать о различных фазах смерти и были популярны среди них вплоть до девятнадцатого века. Совсем недавно буддисты просили разрешения осмотреть экспонаты нашего музея – очевидно, с той же целью. Конечной целью маранасати является познание смерти и принятие изменчивой природы всех вещей, что позволяет укрепиться в сосредоточенности. Эти разложившиеся трупы были сначала, например, красивыми куртизанками, изображенными на первых картинах, но монахи, чтобы укрепиться в благочестии медитировали, созерцая тот факт, что под красивой личиной все то же тело, которое разложится и сгниет, как и все в этом бренном мире.

Я извлекла тот же урок из своей работы с великим множеством разложившихся мертвецов. Очень трудно думать о важности каких-то ничтожных и суетных мелочей перед лицом – в буквально смысле этого выражения – разложившегося человека. Буддисты учат мимолетности жизни, учат тому, что все сущее преходяще или находится в постоянном потоке изменений. Эта мимолетность, это преходящая природы бытия проплывает перед глазами в образе разлагающегося трупа. Эта мимолетность предстает перед нами в ограниченности бытия, в том, что в каждый момент мы пребываем в состоянии перехода – мы и не живы, и не мертвы. Этот процесс уравнивает в природе всех. Греки и римляне спали в могилах, чтобы почерпнуть вдохновение у мертвых, и тот же урок преподавало людям Запада средневековье своим искусством – живописью и скульптурой, изображавшими скелеты, кишевшие насекомыми. Живописная «Аллегория смерти» художника из круга Хуана де Вальдеса Леаля – типичное произведение той эпохи. На картине изображен скелет на стадии разложения между гниением и высыханием. Он лежит на своих кишках, а по его ногам ползают жуки, жующие кости и плоть. Это природа перехода – труп мертв, но захвачен жизнью – привела к появлению термина, который означал популярное тогда изображение смерти – трансис (transitio – переход). Трансис мог быть огромным – в рост человека и вырубленным из камня, или миниатюрным – из слоновой кости; как бы то ни было – это memento mori – помни о смерти, напоминание о том, что смерть ждет всех нас и разложение – ее естественная часть.

В конце семнадцатого века в Европе медитативное созерцание разложения тел в могилах рекомендовали в качестве духовного упражнения. В вышедшем в 1667 году руководстве иезуита Даниэлло Бартоли “L’uomo in Punto di Morti” (Человек на пороге смерти) это созерцание рекомендуется как средство постижения смерти. Одна из глав руководства называлась так: «Могила – это школа, способная даже безумца сделать мудрецом; мы вступаем в нее, чтобы услышать урок нравственности и христианской философии». Восковой бюст, известный под названием «La Donna Scandalosa», созданный на рубеже семнадцатого – восемнадцатого веков, изображает лицо и грудь прекрасной женщины, присыпанной тонким, полупрозрачным слоем земли. Она покрыта «червями», а крыса даже грызет ее грудь. Эти художественные изображения заставляют вспомнить известные стихи:

Remember me as you pass by,

As you are now, so once was I,

As I am now, so you must be,

Prepare for death and follow me.

Те, кто жил во времена чумных эпидемий и повальных пыток, находились почти в греховной близости с разлагающимися трупами, чего мы благополучно избегаем в нашей стерильной и отмытой до блеска современной западной культуре. Есть, однако, меньшинство, которое активно протестует против сокрытия мира умирания и пропагандирует более естественный подход к смерти и разложению. «Зеленые похороны» становятся все более популярными. Директора похоронных бюро отговаривают клиентов от бальзамирования и использования экологически грязных гробов. Вместо них предлагают укладывать покойников в сплетенные из ивовых прутьев или даже картонные гробы, а покойников хоронить в лесу, в устойчивых, регенерирующих почвах, а не на церковных кладбищах, и не кремировать трупы,