панда по имени Розочка сидит напротив меня в кресле-качалке, а мы с мамой пьем эггног рядом с елкой после того, как приготовили тефтели и испекли великое множество печенья. Я поставила на край дивана ноги в пушистых носках; мои глаза прикованы к мягкой игрушке с опущенным ухом.

Кэл сказал мне, что панда выглядит чахлой. Что не стоит ее выбирать.

Наверное, теперь он думает то же самое обо мне.

– Моей малышке завтра исполняется двадцать три, – мечтательно говорит мама, играя прядкой моих волос. В ее седеющих волосах отражаются огни елочной гирлянды. – Вот бы время остановилось.

Я через силу улыбаюсь, по-прежнему глядя на игрушку. С тех пор как Кэл выиграл ее для меня, я каждую ночь сплю с ней в обнимку, плачу в потрепанный мех и жалею, что рядом нет Кэла.

– Не стоит мечтать о невозможном, – негромко говорю я. – Это лишь пустая трата времени.

Мама выпрямляется и озабоченно смотрит на меня. Ее длинные серьги с оленем Рудольфом покачиваются при движении.

– Милая, с тобой все хорошо? Ты сама не своя. Куда подевалось мое маленькое солнышко?

Ее натянутый смех отзывается болью в моем сердце.

– Извини. Просто у меня плохое настроение. – Я сглатываю и ковыряю нитку на носке. – Я скучаю по папе. И Эмме. И Джессике.

И Кэлу.

– Ох, Люси, – печально вздыхает мама и нежно обнимает меня за плечи. – Ты же знаешь, они всегда рядом.

– Они далеко. Слишком далеко, чтобы дотронуться.

– Они живут здесь. Ближе не бывает. – Она мягко прижимает ладонь к моей груди, ощущая биение сердца. – Твой папа жив в гитарных аккордах. Эмма – в светлячках теплой летней ночи. Джессика – в твоем смехе и шутках. Они близко, милая. Совсем близко.

По моей щеке стекает слеза.

Боже, какая я плакса.

Это же мой любимый праздник. Через три часа наступит мой день рождения. Я здесь, я дышу, я жива, я любима. Почему я не могу быть за это благодарна?

Я страдаю, вместо того чтобы наслаждаться жизнью.

– Ты права. – Я делаю глубокий вдох. – Прости, я расчувствовалась. Месяц выдался нелегкий. – У меня снова ноет в груди, совсем как в приюте. Я сжимаю свою футболку и силюсь сделать глубокий вдох. Мама смотрит на меня обеспокоенно.

– С тобой все хорошо, золотце?

Я поспешно киваю, потирая грудь. Неприятное ощущение нарастает, потом медленно исчезает.

– Все нормально.

– Люси, тебе пора сходить к кардиологу. Я не шучу.

Знаю, что пора.

Но мне так не хочется слышать подтверждение, что я умираю прямо сейчас. Что мое время на исходе.

Это слишком тяжело.

– Не беспокойся, мам. Это просто стресс.

– Понимаю, – кивает она с тяжелым вздохом. – То, что случилось с Кэллаханом… Было очень неожиданно. Но я не сомневаюсь, он хотел как лучше.

Я вкратце рассказала маме о своем увольнении из «Уголка Кэла», опустив секс на столе.

От одного только воспоминания мои щеки заливаются краской.

– Ну да, конечно, – бурчу я.

– Интрижки на рабочем месте ничем хорошим не заканчиваются. Не стоит смешивать личную жизнь с профессиональной. Все будет хорошо, вот увидишь.

Мне бы хотелось в это верить. Но работа в автомастерской занимала важное место в моем сердце. Она помогла мне найти Кэла. Я привыкла к звону бубенчиков над дверью, возвещающих начало нового дня. Нового шанса превратить запутанное прошлое в счастливое будущее.

Я протяжно выдыхаю.

– Спасибо, что пришла в гости. Во сколько начнется завтрашний праздничный ужин?

– В шесть часов, – улыбается мама и убирает руку с моих плеч. – Приедут твои дядя и тетя, и кузины тоже.

Во мне зарождается тепло, отгоняющее мрачные мысли.

– Здорово. Не могу дождаться.

– Тебе пора ложиться спать, – говорит она и встает с дивана. – Уже поздно.

– Хорошо, мама. Счастливого Рождества.

Она крепко обнимает меня и целует в висок, а потом идет к двери, напевая под нос Jingle Bell Rock. Я улыбаюсь, глядя, как исчезает вдалеке свет задних фар ее машины.

Потом я встаю, беру свой телефон и Розочку и иду по короткому коридору в спальню.

На пороге бывшей комнаты Эммы я ненадолго замираю и кусаю губу.

Может быть, все дело в алкоголе, который мама тайком плеснула в мой эггног, а может, я просто надеюсь на рождественское чудо. Как бы то ни было, я дрожащими пальцами набираю номер Кэла и подношу телефон к уху в ожидании ответа.

Гудок. Гудок. Гу…

– Люси?

Его голос – сам по себе небольшое чудо.

– Счастливого Рождества, – говорю я сквозь подступающие слезы.

– Боже, я за тебя переживал.

– Зачем ты это сделал? – это не то, что я хотела спросить, но слова срываются с моих губ неудержимым потоком. – Зачем ты воспользовался мной и выкинул?

Небольшая пауза, будто он пытается осознать мой вопрос.

– Что?

– Я отдалась тебе, Кэл. Я тебе доверилась, а ты меня предал. Ты разбил мне сердце.

– Господи, Люси, все было не так. Я уволил тебя, и это было наиболее разумным, правильным решением для нас обоих. Ты должна это понимать.

– Я все прекрасно понимаю. Ты получил от меня то, что хотел, а потом бросил.

– Нет. Все было совсем не так, поэтому я и хотел с тобой поговорить, – отвечает он со своим типичным тяжелым вздохом. – Можно к тебе подъехать? Я хочу все исправить. Мне больно слышать тебя такой расстроенной.

Я шмыгаю носом, прижимаю к груди Розочку, будто ребенок, потерявший лучшего друга.

Мне ли не знать. Когда-то я была таким ребенком.

Покачав головой, я выдавливаю из себя ответ.

– Нет. Я пока не готова к новой встрече, – признаюсь я, хотя больше всего на свете мне хочется его увидеть. – Я просто хотела понять.

– Я же тебе объяснил.

– Но почему… вот так? В тот самый момент, когда я отдала тебе нечто ценное?

– Потому что ты меня обезоруживаешь! – кричит он, давая волю эмоциям. – Каждый день, что я провожу рядом с тобой, я все больше лишаюсь сил. Я не могу нормально думать. Ты сводишь меня с ума. Я знаю, что не принесу тебе ничего хорошего, но ты – лучшее, что со мной когда-либо случалось. Это катастрофа.

У меня перехватывает дыхание. Я крепко сжимаю телефон, подхожу к постели и падаю.

– Хочешь, чтобы я взял тебя обратно на работу? Тебя это утешит? Ладно, возьму. Но ты вскоре поймешь, почему это большая ошибка.

Я снова качаю головой. Слишком поздно.

– Нет, я теперь работаю в приюте. А после Нового года буду подрабатывать у Нэша.

На несколько секунд повисает напряженное молчание.

– У бармена? Почему?

– Ты оставил мне не так-то много