Меньше всего на свете мне хотелось становиться похожей на Номер Три. Но у нее я почерпнула одну мудрую мысль: иногда наши желания не имеют значения. Главным для меня было спасти маму, и ничто не должно было этому помешать.

Даже я сама.

Я подняла подбородок и с вызовом уставилась на экран.

Ничего. Никаких кошмарных картинок, только плоский зеленый экран. Монитор был выключен.

Ошеломленная, я посмотрела на Лукаса, взгляд которого задержался на моих щеках, заставив меня гадать, не остались ли на них следы слез.

— Я его отключил. Всю информацию о поломках я загрузил сюда, — объяснил он, помахав появившимся у него в руке небольшим планшетом.

— Почему?

Он пожал плечами:

— Подумал, что так будет легче, — ответил он, как будто в этом не было ничего особенного.

После всего, что случилось за последние несколько часов, даже это крошечное проявление сочувствия показалось мне колоссальным, и на глаза чуть снова не навернулись слезы.

— Спасибо, — прошептала я.

Его щеки опять залила краска. Он засунул руки в карманы и уставился в точку где-то за моим левым плечом.

— Так что, повреждения сильные?

— Не то чтобы. Поврежден тазобедренный шарнир и проводка в плече. О, я смотрю, у тебя еще до испытания была травма руки?

Я вспомнила падение из пикапа Кейли.

— Ага, мама попыталась ее починить с помощью подручных средств.

— О, не пойми меня неправильно, она вполне прилично справилась. Просто тут у нас оборудование получше. Есть, можно сказать, универсальная ремонтная машина.

Лукас подвел меня к большой прозрачной трубе, которую я заметила, когда вошла в помещение. Он набрал на подключенном к ней компьютере несколько наборов цифр и букв, после чего труба издала долгий шипящий звук и медленно со скрежетом открылась.

И тогда я увидела, что акриловое стекло внутри частей трубы образует выемки по форме двух половин человеческого тела. И в закрытом состоянии они точно повторят размеры моего.

— Встань внутрь, пожалуйста.

Я заглянула в большую выемку под меня с немалым трепетом. Все мое естество сопротивлялось идее оказаться в такой тщательно сконструированной нише. Но Лукас сказал, что эта машина сможет меня починить, а мне предстояло пройти еще два испытания — вероятность успеха повысится, если мое тело будет в безупречном состоянии.

Не обращая внимания на колотящееся сердце, я вошла внутрь и развернулась лицом к Лукасу, поставив ноги на две черные отметки в полу. Идеальное соответствие. Как только мои ступни оказались на нужных местах, в ушах засвистел высасываемый вверх воздух. Меня прижало к стенке с такой силой, что я вскрикнула. А потом стеклянные створки сомкнулись на мне, как половинки сэндвича. Они сжимались, пока не заключили мое тело в идеальный футляр. Казалось, что кто-то натянул на меня новый слой кожи.

Слишком точное соответствие. Это устройство было создано специально для меня, поняла я. Для всех Мил.

Я замерла, в ушах громко застучала кровь.

Не паниковать. Не паниковать, не паниковать. Подумай о чем-нибудь другом.

Пластик был пронизан тонкими серебристыми нитями. Может, для прочности? Чтобы сделать его противоударным? Я смогу выбраться, только если Лукас выпустит меня.

Лукас нажал на какую-то кнопку, потом щелкнул переключателем на панели рядом с трубой, и я сразу почувствовала, что камера нагревается. Но внутри меня будто поползли ледяные змеи. Сквозь прозрачное стекло я посмотрела Лукасу в глаза и сосредоточилась на зеленых и голубых пятнышках, чтобы спастись от собственных мыслей, спастись от ощущения, что меня проглатывают заживо.

— Не пройдет и двух минут, как ты выйдешь оттуда.

Я с трудом сглотнула. Не разумно, но для меня «две минуты» прозвучали как «вечность».

— Сейчас снаружи опустится перегородка, в нее встроен лазер. Просто стой спокойно, и все будет хорошо. Я с тобой.

Без проблем. Я все равно вряд ли смогла бы пошевелиться, когда все мое тело сковал страх.

Пять голубых крапинок в правом глазу, три в левом, сосчитала я словно в бреду. А потом сверху, на границе периферийного зрения, появилось красное свечение.

— Закрой глаза, если так будет проще.

Я хотела послушаться, больше всего на свете, чтобы не видеть, что эта штука будет делать. Но не могла. Это означало бы поддаться той же слабости, которую я проявила перед экраном, а мне необходимо было оставаться сильной. Кроме того, опущенные веки не спасли бы меня ни от четырех слов, загоревшихся красным, ни от моего бесстрастного внутреннего голоса.

Лазерный ремонт: Процесс запущен.

Так что я стояла и смотрела на Лукаса, видя, как серебристая перегородка сначала закрыла его непослушные волосы, потом лоб и наконец глаза, и мой взгляд вперился в полупрозрачную стенку, охваченную слабым сиянием.

Потом раздался щелчок, который, видимо, означал, что перегородка дошла до пола. Красное свечение над головой усилилось.

— Выпустите меня, — попросила я, умоляюще глядя на Лукаса.

Он покачал головой.

— Все будет хорошо. Это не займет много времени.

И тут сетка вокруг моего плеча ожила. Вспыхнули миллионы фотоэлементов. Внезапно я почувствовала в области сустава прилив тепла, равномерную вибрацию. Как в тот раз, когда мама чинила мне руку, только гораздо, гораздо сильнее.

Плечевое соединение: Отремонтировано.

В этот момент я не смогла бы пошевелиться, даже если бы появилась такая возможность. Потому что эти слова произнес не мой спокойный электронный голос. Голос был чужой, незнакомый.

Но что они тогда делали у меня в голове?

Осознав, в чем дело, я поперхнулась. Машина. Она каким-то образом транслировала эти слова в мой мозг.

Меня электрическим током прошил ужас, подталкивая к маниакальному, бездумному поведению.

— Выпустите меня! — заорала я. — Пожалуйста!

Лазер продолжал невозмутимо делать свое дело — теперь красное сияние и пульсирующее тепло опустились ниже по руке.

Рука: Отремонтирована.

— Нет, — прошептала я, больше не пытаясь кричать. Я не знала, слышал ли меня Лукас, но было ясно, что выпускать меня он не собирался. Между тем, я не могла пошевелиться, не могла думать, не могла дышать. Я хотела сжаться в комок, но стенки были неподатливыми, как будто меня похоронили с расставленными ногами и руками. Гробница, вот на что это было похоже. Как будто меня замуровали в гробнице, и я никогда, никогда из нее не выберусь.

Когда красное сияние опустилось до бедра, вибрация устройства закралась мне под кожу, в уши, проникая все глубже и глубже, пока я не начала дрожать вся целиком, не зная, виноват ли в этом страх, или машина, или и то, и другое.