Он вывел меня в коридор.

Мэрфи, сидевший поодаль, заметил нас первым и помог отцу собрать книги. Пристав посмотрел на меня.

— Тридцать лет я на этой работе, — сказал он. — Лучше вас свидетеля в деле по изнасилованию не встречал.

Этот миг запомнился мне на долгие годы.

Пристав вернулся в зал.

Мэрфи стал меня поторапливать.

— Нам нужно убираться от двери, — сказал он. — Вот-вот объявят перерыв на обед.

— Как ты, ничего? — спросил папа.

— Прекрасно, — сказала я, не узнавая в нем отца.

Это был просто один из присутствующих, такой же, как и все остальные. Меня трясло, я не могла идти. Мы втроем — Мэрфи, отец и я — вернулись все к той же скамье.

Мне что-то говорили. Слов не помню. Все кончилось.

Из зала выплыла Гейл и направилась к нам. Повернувшись к моему отцу, она сказала:

— Ваша дочь — отличный свидетель, Бад.

— Спасибо, — ответил отец.

— Я ничего держалась, Гейл? — спросила я. — Ужасно волновалась. Он здорово подличал.

— Это его работа, — сказала Гейл. — Но ты выдержала. Я следила за судьей.

— И какой у него был вид? — спросила я.

— У судьи? Изможденный, — ответила она с улыбкой. — Да и Билли по-настоящему выдохся. Дорого бы я дала, чтобы быть на его месте. У нас сейчас перерыв до двух, а потом очередь врача. Еще одна беременная дама!

Прямо эстафетный бег, подумала я. Мой этап оказался тяжелым и длительным, но предстоят и другие: новые вопросы и ответы, новые важные свидетели и еще много часов рабочего дня Гейл.

— Если я что-нибудь узнаю, передам через нашего детектива, — сказала она, повернувшись ко мне, а потом протянула руку отцу. — Рада была знакомству, Бад. Вы можете гордиться дочерью.

— Надеюсь, в следующий раз мы с вами встретимся в более приятной обстановке, — сказал он.

До него только теперь дошло, что мы уходим.

Гейл обняла меня. Я никогда раньше не обнималась с беременной женщиной, и мне показалось неловким, чуть ли не манерным, это соприкосновение на уровне плечевого пояса.

— Ты невероятная молодчина, детка, — тихо сказала она.

Мэрфи опять доставил нас в отель «Сиракузы», где мы упаковали вещи. Кажется, я даже поспала. Отец позвонил маме. Совершенно не помню тот промежуток времени. До этого я была как натянутая пружина, а теперь расслабилась. Пока мы в ожидании Мэрфи, который должен был заехать за нами под вечер, аккуратно расправляли и складывали одежду, я вспомнила, что процесс по моему делу еще продолжается. Мы с отцом сидели на краешках одинаковых кроватей. Нашим общим невыразимым желанием было поскорее убраться из города Сиракьюс. Помочь в этом мог только самолет, и нам не терпелось его дождаться.

Мэрфи приехал заблаговременно. Он привез нам известие.

— Гейл сама хотела сообщить вам об этом, но не смогла вырваться, — сказал он.

Мы с отцом уже стояли на ковре в вестибюле, а рядом был наготове наш багаж: красные чемоданы фирмы «Америкэн туристер».

— Его «закрыли»! — радостно выпалил Мэрфи. — Виновен по шести пунктам. Определен под стражу!

У меня потемнело в глазах, ноги стали ватными.

— Хвала Господу, — сказал отец.

Он произнес это тихо, словно в благодарность за услышанные молитвы.

В машине Мэрфи говорил без умолку. Его просто распирало от радости. Я сидела на заднем сиденье, отец — впереди, рядом с Мэрфи. Ладони у меня стали холодными и липкими. Хорошо помню, как они неподвижно, бесполезно лежали по обе стороны от меня на сиденье.

В аэропорту я отошла от отца и Мэрфи, сидевших в буфете, и позвонила маме по таксофону. Мэрфи тем временем заказал для отца какой-то напиток.

Торопливо набрав домашний номер, я ждала ответа.

— Алло, — отозвалась мама.

— Мам, это Элис. У меня есть новости.

Я отвернулась к стене и прикрыла трубку обеими ладонями.

— Мы победили, мамочка, — сказала я. — По всем шести пунктам, кроме оружия. Он определен под стражу.

Я смутно представляла, что значит «определен под стражу», но именно так и выразилась.

Маминому восторгу не было границ. Она носилась по нашему дому в Паоли и кричала вновь и вновь, не в силах сдерживаться: «Она победила! Победила! Она сделала это!»

Я сделала это.

Мэрфи и отец вышли из бара. Скоро должна была начаться посадка на наш рейс. Я выяснила, что такое «определен под стражу». Это означало, что Мэдисона не выпустят на период между оглашением обвинительного заключения и вынесением приговора. На него надели наручники прямо в зале суда, как только было зачитано обвинение. Мэрфи сиял.

— Эх, жаль, я не видел его морду!

Для Джона Мэрфи это был долгий, но счастливый день, и, как поведал мне в самолете отец, он крепко выпил. У кого бы повернулся язык его упрекнуть? Он ликовал и предвкушал свидание со своей Элис.

А мной овладела полная опустошенность. Прошло немало времени, прежде чем я поняла: меня тоже в каком-то смысле определили под стражу. На длительный срок.

Второго июня я получила письмо от Отдела условного осуждения и надзора округа Онондага. Мне сообщили, что «в настоящее время проводятся следственные действия, необходимые для вынесения приговора лицу, признанному виновным по статьям „изнасилование первой степени“, „изнасилование в извращенной форме первой степени“, а также по ряду смежных статей. Обвинения по указанным статьям, — говорилось далее, — были предъявлены в результате судебного разбирательства инцидента, в котором Вы являлись потерпевшей». Письмо заканчивалось вопросом: есть ли у меня пожелания относительно приговора?

Мой ответ не заставил себя долго ждать. Я рекомендовала наказание по всей строгости закона и процитировала слова Мэдисона, назвавшего меня «грязной сукой». Мне было известно, что в тот год, согласно опросам общественного мнения, Сиракьюс был признан седьмым в стране среди самых благоприятных для проживания городов, поэтому я написала, что присутствие на городских улицах таких лиц, как Мэдисон, вряд ли укрепит высокую репутацию города. Чтобы быть услышанной, мне, как я понимала, следовало нажимать на то, что вынесение сурового приговора будет благим делом. Тогда получится, что служители закона действуют как бы не в моих интересах, а в интересах своих избирателей, которые, собственно, и платят им жалованье. Все мои способности пошли в ход.

Письмо я подписала своим полным именем, а ниже для официальности добавила: потерпевшая.

Тринадцатого июля тысяча девятьсот восемьдесят второго года суд под председательством Гормана, в присутствии Мастина, Пэкетта и обвиняемого, вынес обвинительное заключение Грегори Мэдисону. За изнасилование и изнасилование в извращенной форме полагался самый большой срок: от восьми лет четырех месяцев до двадцати пяти лет. Сроки меньшей длительности, назначенные по другим обвинениям, поглощались максимальным сроком.